Мощный разум Отона поглощал все и все анализировал. Старые карты и мудрые изречения, отчеты и репортажи, литературу, сказки, психические записи. Он прочел – или, вернее, впитал в себя – «Анабасис» и «Записки о галльской войне», «Поражение в степи», «Семь принципов» и «К вечному миру», «Теорию партизана» и многие другие эссе. Живой аскетичный стиль Цезаря его воодушевил. Старые стратеги прошлого были правы. Всякая победа частично основывалась на политике и психологии. Все остальное решалось в грязи, в тысячах рукопашных, о которых полководец ничего не знал. Однако концепты этого искусства, сложные дихотомии стратегической мысли – все происходило из смутной идеи: щит и меч, ракеты и противоракетные снаряды, блиндажи и торпеды, взаимное разрушение и эскалация террора, местные бои и глобальная политика, стратегические отступления и герильи. На самом деле ничто не могло заменить инстинкт. Потому Отона стали погружать в симуляции, воспроизводившие смертельные игры – усладу человеческой истории, и он следил за сложностями кампаний Ганнибала, Траяна, Ли Сунсина, Карла Великого, Наполео Корсиканского, Во Нгуен Зяпа, Куина или Тита Второго. Технологии развивались, ритм убыстрялся, разрушения становились все масштабнее. Но все это ничуть не меняло людей и их природу.