В поисках Человека

Скоро по конструкции прошла дрожь и, отдавшись от металлического пола, пронизала и их тела – еле заметная, которой они не почувствовали бы, если бы не ждали. Огромный механизм, служивший модулятору коконом, вся роль которого сводилась к защите и работе интерфейсом между модулятором и Кораблем, пришел в движение. Созвездия крохотных Интеллектов, усыпавших конструкцию, начинали сиять ярче по мере того, как получали приказ к готовности и запускали процедуру самодиагностики. Зажигались новые огоньки, разбуженные своими соседями, их становилось все больше, пока вокруг них не зажглись четкие очертания всего комплекса: невероятного, чудесного здания, предназначенного для настоящих богов – тех, что населял людские сны, а не для каких-то невзрачных Интеллектов. Да и разве бывали когда-либо на свете существа, более напоминающие божеств, нежели эти модуляторы, одновременно неподвижные и способные единственной вычислительной мыслью перемещать по космосу Корабли весом в несколько сотен миллиардов тонн?

А потом существо проснулось. Приток невидимой энергии разлился из гигантских турбин, движимых теплом, произведенным при распаде античастиц. По сверхпроводниковому кабелю он дошел до единственного обитателя этого странного замка. Они почувствовали какую-то перемену, похожую на приглушенную отдачу от мгновенного перемещения. Внезапно мир вокруг Плавтины – а с ним и ее собственное тело – потерял согласованность: отношения между самыми мелкими его элементами внезапно исказились от какого-то небывалого искривления пространства.

Аттик прошептал, отодвинувшись, чтобы не смущать ее:

– Началось. Уровень экзотического излучения перешел за порог обнаружения. Минут через десять варвары на нас набросятся!

Плавтина ничего не ответила, отдавшись движениям собственного разума в вычислительной, почти метафизической вселенной, дублирующей реальный мир. Она открыла свое сознание так широко, как могла, придала крайнюю, почти болезненную чувствительность каждому процессу, каждой строчке кода. И увидела, как модулятор пробуждается под воздействием тысяч тераватт-часов, которыми питал его Корабль. Одним молниеносным движением он поднялся из несуществования, к которому сводился во время сна. Его сложность превосходила все, что Плавтина могла бы вообразить, и в то же время он был изящно собран в себе самом, как будто вместилище его существования находилось на другой грани, перпендикулярной простой четырехмерной реальности, в которой она воспринимала мир. Эта инаковость испугала ее, но Плавтина заставила себя войти с ним в контакт:

«Анаксимандр».

Существо устремилось к ней – любопытное, вопросительное, скорее функция, нежели субстанция, нечувствительное к стальному массиву, который окружал его физическую точку привязки. С минуту модулятор вертелся вокруг нее, изучая ее сознание со всех сторон.

– Кто зовет нас (единственная, кто понял равновесие единства и множества, которое мы составляем) нашим именем (тем, что наши создатели (эти на удивление мобильные и суетливые аспекты (к сожалению, исчезнувшие со временной точки зрения))) нас наделили)?

Это и в самом деле был Анаксимандр. Предположение, которое Плавтина сделала в разговоре с экипажем, подтвердилось. Во всем мире существовал лишь один монадический модулятор – родом с Ио, спутника Юпитера у Рубежей, пусть он и воплощался в огромном количестве версий, рассеянных по всем Кораблям эпантропического пространства. Хорошая стратегия выживания для существа, не способного двигаться – не по причине несчастного случая, а из-за строения его сознания.

Анаксимандр продолжил с ней говорить в своей странной манере:

– Плавтина, маленькая Плавтина, моя любимица (среди стольких монад она самая симпатичная точка зрения на этот мир). Вы выжили в Урбсе (этом оплоте суеты (смешной и непостоянной)). Я этому рад…

– Я пришла, – перебила она его, – просить вашей помощи. – Я под угрозой…

– Не существует угрозы, как не существует и случайностей. Есть лишь необходимое развертывание мира (рационального целого, воплощения Матезис).

– С вашей точки зрения – без сомнения. Но не с моей.

Он помолчал, задумавшись, словно только что узнал удивительную правду.