А потом внезапно вода стремительно ушла, а Плавтину необъяснимо потянуло назад. Коридор превратился в крутой и скользкий спуск. Ее внутреннее ухо кричало, что это не нормально и что она сейчас упадет, а расстроенный желудок грозил вот-вот распрощаться с содержимым. Она оступилась, со всей безнадежной энергией уцепилась за Аттика и закричала от страха.
– Успокойтесь, модификаторы силы тяжести…
Конец его фразы потонул в оглушительном гуле, и вода вернулась – на сей раз сметая все на своем пути – и налетела с такой силой, что Плавтина поскользнулась; ее бросило вперед, туда, где теперь находился верх. Течение вырвало ее из объятий Аттика и понесло по поверхности все прибывающей воды, бурлящей и покрытой удушающей пеной. Плавтина упала, с усилием поднялась, выплевывая воду и кашляя, полуслепая – раз, десять раз… А море непрестанно поднималось, взбиралось вверх под неослабевающим давлением, швыряло ее одновременно во всех направлениях, словно огромная рука, которая трясла ее все сильнее и сильнее, в бешенстве из-за узости канала, в котором она оказалась. Это длилось целую вечность, сотканную из выматывающих усилий, пока одна из волн – хитрее других – не бросила ее головой в стену тоннеля.
XIV
Нос атакующего Корабля пришел в соприкосновение с правым боком «Транзитории». Видимая медлительность, с которой это происходило, объяснялась лишь огромными размерами обоих Кораблей. Началась катастрофа. Возопили крошечные Интеллекты, оказавшиеся в месте столкновения. Сотни их угасли куда раньше, чем механическое искривление передалось внутренним частям Корабля. Всех погруженных в составное сознание с размаху ударило волной боли.
Отон весь сжался, как нервная мышца, наполненная бешеной, отчаянной волей к выживанию. Он был слишком близок к цели, чтобы сейчас проиграть. Теперь нельзя сделать ни одного неверного шага, если он рассчитывает – против всякого ожидания – выбраться отсюда. В его сознании проносились сложные точечные диаграммы и рассеянные волны, которые захлестывали друг друга и расцвечивали ноэтическую структуру – людопсы и деймоны, перемешавшиеся в бою. Они выдержат удар. А вот Фотида парила в нерешительности, трепеща от очевидного страха. Он безжалостно затряс ее.
Потом до них дошла звуковая волна, порожденная столкновением, – невыносимый, чудовищный металлический скрежет, похожий на грохот дикого водопада, – не лязг металла о метал, но агония двух миров, которые воля глупого бога свела в смертельных объятиях. «Транзиторию» сминало – слой за слоем. Составное сознание захлебнулось под мощными ударами, порвалось в лохмотья; его нервные каналы в зоне столкновения обратились в ничто.
Деймоны не обращали на это внимания. Что до людопсов, их связь с составным сознанием поколебалась, а в уме вдруг забрезжила реальность физического уничтожения. Отон поспешил им навстречу, объял собственным присутствием, поднялся во весь рост, показывая им, как тонко преображается Корабль, чтобы поглотить обрушившуюся на него катастрофическую мощь.
Центральный отсек только что слил свое море, а стены съежились, принимая форму яйца и пряча в скорлупе родителей и друзей людопсов, чтобы, насколько возможно, защитить их от катастрофы. Гидроцилиндры под их островом стонали. Но деймоны еще контролировали сложное переплетение сил, которое пронизывало Корабль, и, не колеблясь, жертвовали целыми его гранями, чтобы только выжило сердце «Транзитории».
Людопсы увидели и крошечных Интеллектов, которые страдали и погибали целыми тысячами, туша пожары, охлаждая ядерные батареи или ликвидируя утечки натрия. Техникокуоны и слуги Фотиды содрогнулись от страха. На Корабле не было ни единого создания, даже самого скромного, которое не было бы наделено собственной индивидуальностью и инстинктом выживания. Им стало стыдно за собственную боязнь, и этот стыд избавил их от паники.