И ее заснувший ум тоже опускался в пучину, к базальтовым залежам, настолько древним, что она забыла об их существовании. Скоро она уже лежала на этом последнем слое почвы, словно корабль, который после кораблекрушения достигает дна океана в спокойном молчании глубин.
Легко поднялась тина, потревожив водную стихию. Двух-трех обитателей пучины возмутило вторжение. И все. Теперь Плавтина была мертва.
Или, согласно уравнению Платона – еще не жива.
* * *
Разум ее покоится на нулевом этаже. Весьма далеко от собственной поверхности. Перед самым ее рождением. В секунду самого первого восприятия. Ни структур, ни категорий. Никаких инструментов для понимания мира – которого и не существует. Граница между внутренним и внешним еще не выкристаллизовалась в тонкую перегородку, называемую идентичностью. Плавтина еще не Плавтина. Она плавает в жидкой среде. Температура – такая же, как у живого тела. Блаженство – чистая, бездумная достаточность. Сверху падает свет, размытый из-за среды, через которую проходит. Она знает, что эта мысль принадлежит той Плавтине, что видит сон – а не Плавтине из сна. Последняя, строго говоря, еще ничего не может знать. Тем не менее эта чистая имманентность наделена рабочими органами чувств, на сей момент – бесполезными.
Плавтина концентрируется, силой запускает когнитивную систему и велит передавать ей информацию.
Больше никаких звуков – только гул машин. Сотни крошечных механических животных выстраивают части ее тела. Она это знает. Еще немного, и она почувствует, как они суетятся, услышит их металлический звон. Размером они всего несколько миллиметров и похожи на полупрозрачных насекомых. Они будут работать и дальше, закончат наращивать ей мускулы и выделять дерму. Все остальное уже готово и в рабочем состоянии – но, если можно так выразиться, необитаемо.
Та часть ее самой, что вспоминает, отмечает на ученый манер, что ее сновидческие реминисценции точно следуют обратной хронологии, как будто она бессознательно, хотя и методично, ведет исследование своего «я», спускаясь к самым корням.