Для реальности, то есть истины, ничего не изменится, не будет никакой разницы, если вы не пойдете. В действительности вас нет. Пойдете вы к океану или нет — реальность от этого не изменится. В реальности вы — не колодцы; вы — океан. Вы можете сделать для себя выбор оставаться колодцами, но на самом деле вы ими не являетесь; ваше представление ложно. И эта ложь станет причинять вам боль, преследовать вас. Она наполнит вашу жизнь болью и страданием. Она будет держать вас в цепях ограничений. В этой неправде нет места радости и блаженству.
Правда и то, что в момент достижения океана колодец исчезнет, но вместе с ним исчезнут и все его горести, беспокойства и страдания. Ведь все несчастья неразрывно связаны с существованием в качестве колодца — индивидуальности, эго. Иным покажется, что колодец потерял себя, влившись в океан; он перестал существовать как нечто. Но сам колодец считает иначе. Колодец возразит «Кто говорит, что я потерян? Я сам стал океаном». Соседний колодец, еще не видящий океана, спросит: «Куда ты идешь? Зачем идти туда, где перестать быть?» Но направляющийся к океану колодец ответит «Кто сказал, что я стану ничем? Да, я умру в качестве колодца, но буду рожден как океан».
Выбор всегда заключается в том, хочешь ли ты остаться колодцем или превратиться в океан. Выбор всегда между малым и великим, между частью и целым, между рабством и свободой. Но это вопрос практики; это не философская проблема. И, если колодец боится смерти, он порвет все отношения с океаном. Ибо до тех пор, пока он каким-то образом связан с океаном, всегда есть угроза узнать, что он сам — океан.
Тогда колодцу придется порвать все связующие нити — даже те, что связывают его с подземными источниками, — потому что в конечном счете они тоже впадают в тот же океан. Ему придется закрыть глаза и отказаться смотреть внутрь, чтобы не узнать о собственном несуществовании и своем бытии в качестве океана. Отныне он всегда будет смотреть только наружу и никогда внутрь. Он станет желать, чтобы ручейки были как можно меньше, более того — чтобы они пересохли и умерли. Но тогда с течением времени и сам колодец высохнет и умрет, хотя и будет прилагать неимоверные усилия для выживания. Своим стремлением сохранить он погубит себя.
Иисус сказал: «Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее».
В наших умах неизменно возникает вопрос: «Зачем идти туда, где я погибну и исчезну? Зачем вообще куда-то идти, если и так не миновать смерти?» Да, смерть — предопределенность. Каким образом вы сохраните себя посредством предохранительных мер? Если то, что вы умрете, присоединившись к океану, истинно, как вы спасете себя, оставаясь колодцем, и как долго это продлится? Если для того, чтобы стать огромным океаном, необходимо умереть, как сможете вы сохранить себя в качестве маленького колодца? Вскоре стены колодца обветшают, вода испарится, останутся только ил и прах. Если вы не выживете, став огромным океаном, как же можно выжить, оставаясь мелким колодцем? Как долго это сможет продлиться?
Именно так и зарождается страх смерти — тот страх, что преследует колодец. Последний не желает отправляться к океану из-за страха умереть. Поэтому он держится подальше от океана и продолжает оставаться колодцем. Но даже тогда страх смерти крепко держит его в своих ледяных объятиях, ибо чем дальше океан, тем ближе смерть. Присоединение к океану — единственная надежда выжить; жизнь колодца неминуемо связана с океаном. Отсоединение от океана означает неминуемую смерть.
Вот почему все мы так боимся смерти: просто мы боимся исчезнуть. Но избежать смерти невозможно; она предопределена. Есть только два вида смерти. Один — вы, прыгнув в океан, умираете. Этот вид смерти преисполнен блаженства, поскольку на самом деле вы не умрете, а станете самим океаном. Другой же случается тогда, когда вы упрямо цепляетесь за стены своего колодца, и все же умираете. Сколько бы ни длилось это загнивание, вы умираете со слезами на глазах, жалея себя.
Наш ум ненасытен; он постоянно жаждет достижения той или иной цели, непрерывно вопрошая: «Что получу я, если отправлюсь к океану? Чего достигну, если стану искать самадхи, или нирваны, или пустоты?» Мы всегда озабочены тем, чего достигнем, но никогда не спрашиваем (а именно этим следовало бы озаботиться): «Как же мы потеряли себя в этих тараканьих бегах за достижениями?» На поверхности мы достигли всего: богатства, власти, престижа — всего. Но именно с приобретением всего этого мы утратили самих себя; мы абсолютно потеряли себя. У нас есть все, кроме нас самих.
Спросите меня в терминах достижения, и я отвечу: если вы готовы потерять, то достигнете самих себя. Но вы потеряете себя, и потеряете полностью, если не готовы потерять, если пытаетесь сохранить. Парадокс — но при попытке сохранить вы сохраняете все, кроме самих себя. Вы сохраните вещи, но утратите душу, каковой и являетесь на самом деле.