Читаем В поисках Дильмуна полностью

Возможно лишь одно иное объяснение: спускаясь в сад, мы стоим на первоначальной поверхности острова. Остается предположить, что некогда в этом районе весь косогор представлял собой известняковое обнажение с родниками в углублениях, а оросительные каналы, обложенные плитами, защищавшими от испарения, прокладывались на поверхности или заглублялись совсем немного. В таком случае песок появился здесь позднее, и стену вокруг родников, а также смотровые колодцы водоводов наращивали постепенно, по мере роста барханов. В свою очередь, отсюда следовало, что пески появились здесь сравнительно недавно. Когда именно, можно было установить, лишь определив возраст водоводов.

Не хочу обманывать ожиданий читателя. Этот вопрос остался невыясненным. В ряду многих пунктов в нашем' перечне «дел, которыми надо будет заняться, когда появятся деньги и время», он значится на одном из первых мест. Дело несложное^ однако трудоемкое. Надо углубиться в песок вокруг защищающих родники стен, чтобы найти черепки и орудия строителей. Надо. Но эта проблема не шла в сравнение с нашей главной задачей: обнаружить селения древних обитателей острова. Посему мы довольствовались тем, что собирали образцы черепков на поверхности вокруг источников. И дали себе слово как-нибудь вернуться и продолжить работу. Но так и не вернулись к потаенным оазисам.

Хотя мы твердо сказали себе, что ищем селения времен-строителей курганов или их преемников, у нас частенько находились предлоги посетить юго-западные районы острова. Мы говорили друг другу, что и там тоже могли быть селения, однако почему-то всякий раз все сводилось к поискам кремня. Есть что-то увлекательное в том, чтобы не спеша отмерять километр за километром по пустыне, переворачивая верблюжьими погонялками камни в надежде увидеть глянцевитую поверхность обработанного кремня. После таких экскурсий мы неизменно отмечали на карте по меньшей мере еще одно «месторождение» и дополняли уже собранную коллекцию очередным мешочком образцов. Эти стоянки уводили нас на юг, в район, где на досках возле троп написано, что южная часть острова — заказник самого правителя Бахрейна, вход туда без особого разрешения запрещен.

Примерно за неделю до того мы засвидетельствовали свое почтение Его Величеству. Нас принимали в просторном тронном зале, где шесть лет назад я был впервые представлен шейху. Он проявил большой интерес к нашей работе и приказал вызвать сокольничего с гренландским кречетом. Кречет уже привык к колпаку и путам и тотчас поднял голову, когда шейх окликнул его гортанным голосом. Правитель подробно поведал нам, как полагается ловить взрослых соколов, и предложил испытать эти способы в Гренландии; рассказал также, как охотятся с соколами на газелей и дроф. Мы получили разрешение посещать любые уголки его маленького государства, однако вовсе не были уверены, что это распространяется на его личный охотничий заказник.

А потому, увидев однажды с гребня холма метрах в ста от нас небольшой дом, возле которого стояли легковые и грузовые машины, мы посчитали долгом вежливости повернуть кругом и продолжить поиски кремня на склоне, по которому поднимались. Но у сынов пустыни зрение острее нашего: через несколько минут к нам спустился высокий араб и передал, что нас желает видеть Его Величество. Последовав за ним, мы увидели шейха Сульмана — на песке перед домом он сидел на ковре в окружении бородатых охранников, которые отнюдь не дружелюбно смотрели на нас, держа ружья наготове. Однако шейх и не думал негодовать из-за того, что двое европейцев отвлекли его от охоты. Он предложил нам сесть, велел подать кофе и, запинаясь, спросил по-английски, что мы нашли.

Мы показали собранный нами кремень и объяснили, что эти камни обработаны человеком. Шейх не очень-то поверил, но приказал слуге принести валявшиеся в пыльном углу охотничьего домика большие окаменелые раковины, найденные кем-то по соседству. И выразил желание провезти нас по тем местам в южной части острова, где, по преданию, некогда находились селения, пока не иссякли источники. По знаку правителя подъехал длинный черный лимузин. Нам предложили занять широкое заднее сиденье, и сам шейх втиснулся между нами. Водитель сел за руль, к нему присоединился охранник с винтовкой и с охотничьим ружьем шейха, и мы покатили на юг. Оглянувшись назад, я увидел, что за нами едут два больших крытых грузовика.

Остров Бахрейн к югу сужается, заканчиваясь мысом, так что расстояния в этом районе невелики. После двадцати минут плавной качки на рессорах по ухабистому бездорожью (на нашем фургоне мы здесь набили бы себе шишек, и пассажирам грузовиков наверно пришлось несладко) машина спустилась в ложбину к колодцу с торчащими рядом двумя-тремя пальмами. Руин жилищ мы не обнаружили, но земля метров на двести вокруг колодца была усеяна черепками. Я поднял осколок типичной бело-голубой глазурованной посуды эпохи Мин вроде тех, что некогда собирал у португальской крепости на северном берегу острова, и важно произнес:

— Португальский период.

Перейти на страницу:

Все книги серии По следам исчезнувших культур Востока

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное