Читаем В поисках Дильмуна полностью

Неспешное плавание на катере длилось пять часов. Хотя от Бахрейна до Катара всего каких-нибудь полсотни километров, судоходный фарватер на мелководье весьма извилист, и мы не раз натыкались на мели. Уже пополудни катер свернул в бухту Зекрит и мы увидели на пристани присланные за нами длинный черный лимузин и двухтонный грузовик. Лично нам предстояло важно следовать на лимузине: грузовик предназначался для полицейских в защитной форме, а также для бензина, воды и шин. Везли еще и лебедку — на случай, если мы забуксуем, ибо Катар — самая настоящая пустыня с великим разнообразием каверз, на которые так щедры эти песчаные моря.

В последующие дни мы познакомились почти со всеми этими каверзами. Переночевав в лагере буровиков в Духане, мы покатили на север среди причудливо эрозированных меловых и известняковых скал, потом по сменившей их усыпанной гравием волнистой равнине, на возвышенных грядах которой мы почти сразу увидели столь характерные бугры курганов. Ни числом, ни размерами они не походили на бахрейнские. Это были лишь уплощенные пирамидки из выветренного камня, но несомненно доисламской поры, поскольку догматы ислама не допускают захоронений такого рода.

На протяжении многих километров только пирамидки и нарушали однообразие ландшафта, являвшего собой бесконечное чередование мелких лощин и невысоких гряд, покрытых серыми голышами и скальными обломками. Это была подлинная пустыня, заметно отличающаяся от песчаных зон Бахрейна, где почти всегда видно вдали либо море, либо центральные возвышенности. И все же постепенно мы усвоили, что пустыня отнюдь не безлика. Между камнями приютились растения, мелькали крохотные цветки, сновали ящерицы, и, конечно, П. В. первым приметил уползавшую в сторону змею. Рывком остановив машину, наш водитель выскочил и вместе с полицейским капралом принялся выкапывать какое-то луковичное растение. Пока, они искали другие экземпляры, мы с П. В. воспользовались случаем размяться и поискать изделия из кремня, однако ничего не нашли. Поехали дальше. За очередным барханом открылась глубокая ложбина. Посреди нее, где, очевидно, скапливалась скудная влага зимних дождей, зеленел кустарник, и почему-то сочетание песка и трав вызвало в моей памяти отчетливую картину поросших утесником холмов Дартмура. Возможно, этому способствовало зрелище пасущихся среди кустарника овец; но стоявшие на склоне под нами два низких шатра в коричневую и белую горизонтальную полоску не имели ничего общего с возвышенностями Девона. По команде капрала наш водитель свернул к шатрам и остановил машину.

При нашем появлении одетые в черное женщины поспешно скрылись, и перед шатрами осталась стайка одетых в длинные коричневые юбочки кудрявых черноволосых детишек, которые уставились на нас серьезными глазами. Навстречу нам из шатров вышли двое жилистых смуглых мужчин с короткими бородками, в серо-бурых рубахах и головных платках в красную клетку. Они приветствовали капрала жаркими поцелуями в лоб и нос, потом пожали руки нам, нашему водителю и всему эскорту. Объяснив, что эти люди — из его племени ва’им, капрал предложил нам сесть у входа в больший шатер. Мужчина помоложе вынес из шатра объемистую деревянную миску с кислым верблюжьим молоком и корзину фиников. По примеру своих спутников мы зачерпывали финиками густое кислое молоко, и получилось на диво вкусное сочетание.

Тем временем мужчина постарше подбросил в костер сухого верблюжьего навоза, раздул пламя, поставил закопченный кофейник и Насыпал в мелкий черпак с длинной ручкой зеленых кофейных зерен. Опытной рукой он в несколько минут поджарил зерна над костром, переворачивая их железной лопаточкой, затем высыпал в латунную ступку. Колокольный звон пестика, дробящего кофейные зерна, разносится в пустыне на много километров, приглашая путников воспользоваться гостеприимством местных жителей. Напоследок в ступку легло несколько ягод кардамона и немного гвоздики; еще три-четыре удара пестом — и вся смесь отправилась в кипящую воду.

В гостях у шейхов и торговцев нам с П. В. не раз доводилось пить черный кофе с пряностями и без сахара, но, как он готовится, мы увидели впервые. Прикладываясь к чашечкам без ручек и обоняя смешанный запах жареного кофе и едкого дыма, шедшего от тлеющего костра, в окружении пасущихся перед шатром черных коз, мы рассказали нашим хозяевам, что побудило нас отправиться в странствие по катарской пустыне. Объяснили, что ищем кремень, жилища и захоронения людей Поры Невежества, когда пророк еще не проповедовал ислам. Наши слушатели кивали: как и все арабы, они слышали про археологов. И поведали нам о расположенных севернее могильниках; там же, по их словам, находилась старинная крепость. Очень старинная? Да-да, очень старинная, она построена еще во времена турок. Мы поблагодарили за информацию, зная, что «во времена турок» означает перед первой мировой войной.

Перейти на страницу:

Все книги серии По следам исчезнувших культур Востока

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное