В поисках Дильмуна

Мы с первого года нанимали своих рабочих в деревнях, а в деревне власть осуществляет староста, подчиненный министру сельского хозяйства — пост, который занимает родственник шейха. Сельские жители не привыкли повиноваться указаниям горожан из Манамы или Мухаррака. И когда через день после того, как Манама была парализована забастовкой, к нашей крепости приехали молодые парни на мотоциклах и предложили рабочим экспедиции бросить работу, те пришли к нам поделиться своим недовольством. Одно дело, когда сыновья и братья, служащие в нефтяной компании, отказываются работать, чтобы лишить правительство дохода. Но если остановить раскопки, это значит сберечь правительству деньги! Тем не менее на другой день два наших бригадира пришли в лагерь пораньше и рассказали, что в деревнях состоялись собрания и было решено остановить работу, дабы не навлечь на себя или на нас неприятности со стороны городских заводил. Мы не стали возражать, только заметили, что становится туго с продуктами, так как базар в Манаме закрыт. Бригадиры обещали, что крестьяне снабдят нас в Достатке яйцами, рисом и овощами.

Жители деревни Барбар оказались более стойкими. Руководитель нашей тамошней бригады сам был деревенским старостой, к тому же барбарцы очень гордились замечательным каменным храмом, террасы которого обнажались под их лопатами. Когда мы, как обычно, приехали в Барбар (шел третий день забастовки), бригада была в полном сборе и встретила смехом известие о том, что рабочие на крепостном городище предпочли прервать работу.

С непривычной ленцой бродили мы по опустевшим раскопам, завершая наши измерения и зарисовки. Из Манамы в тот день до нас доходили скудные, но достаточно тревожные вести. В городе происходили стычки, горели подожженные автомашины, говорили (этот слух оказался ложным), будто одного из шейхов вытащили из машины и забили камнями насмерть. Полиция сосредоточила усилия на том, чтобы не дать перерезать магистраль между Манамой с ее нефтеочистительным заводом и нефтепромыслами Авали. Большинство других дорог бунтовщики блокировали, завалив пальмовыми стволами. Забастовка поразила всю страну, за исключением наших раскопов у Барбара. Ни мы, ни наш тамошний бригадир Мухаммед бин Ибрахим не сознавали, насколько серьезно будет воспринята такая брешь в сплоченном фронте забастовщиков. Однако на другое утро, когда мы направились на «Лендровере» в сторону Барбара, нам пришлось остановиться в полукилометре от лагеря. Водопропускная труба первого на нашем пути оросительного канала была разбита. Попробовали другую колею, третью; в конце концов поехали по главной колее, ведущей к шоссе и к Манаме. Все дороги были блокированы поваленными деревьями и разрушенными мостами. Лагерь был отрезан.

Возвратившись, мы устроили военный совет. Экспедиция оказалась, по сути дела, в осаде, причем наша позиция была достаточно уязвимой. Мы знали, что против нас лично бахрейнцы не настроены враждебно, но стачечный комитет задался целью поставить правительство в затруднительное положение перед всем светом, и одним из средств к достижению этой цели было показать, что полиция больше не в состоянии охранять пребывающих в Бахрейне иностранцев. Больше всего мы боялись пожара. Стены и крыши наших барасти стали сухими, как трут. Какой-нибудь фанатик мог одной спичкой уничтожить весь лагерь. Нам доводилось видеть такие пожары в деревнях, мы сами участвовали в тушении пожара в ближайшем селении и убедились, как мало толку от нашего единственного огнетушителя, когда горят столь легковоспламеняемые постройки.

С другой стороны, коль скоро мы подверглись осаде, то крепость вполне подходила, чтобы выдержать ее. Португальские бастионы представляли собой отвесную стену, преодолеть которую можно было лишь в трех местах. С верхушки башен открывался вид на много километров вокруг. И мы установили дежурство: днем велось наблюдение с самой высокой башни, а ночью вооруженные кирками караульные по два человека патрулировали крепостной вал.

Следующие два дня прошли в атмосфере какой-то нереальности. В озаренном ласковым мартовским солнцем лагере царили мир и покой. В раскопах за рвом — никакого движения. Ни рабочих с тачками, ни дымка над костром для кальяна, ни гостей, которые в принципе никогда не переводились, а в четверг вечером и по пятницам (мусульманский выходной) приезжали целыми толпами и бродили по широкой макушке телля. Теперь же-ни души, будь то на самом холме или под пальмами за ним. И полная тишина. Вдалеке на юге через пальмовые рощи и кустарниковую пустыню протянулось идущее в направлении восток — запад асфальтированное шоссе Манама — Эль-Будайи, соединенное наезженной колеей с нашей крепостью. Разрушенные мосты на этой колее отрезали нас от шоссе; по слухам, и сама магистраль была блокирована поваленными деревьями. С утра до вечера мы держали шоссе под наблюдением: машин не видно, и в тихом воздухе не слышно гула моторов…. Стало быть, шоссе блокировано накрепко.