Читаем В поисках Дильмуна полностью

А потому, когда осенние дожди начали затоплять мою гать, я снова накрыл ее торфом, отправился в запоздалый отпуск в Англию и стал прочесывать книжные лавки по соседству с Британским музеем. Мне повезло. Я нашел подержанные экземпляры изданных давным-давно отчетов о трех наиболее важных исследованиях древностей Бахрейна. В их числе был отчет Эрнеста Маккея[5] (впоследствии он прославился раскопками Мохенджо-Даро в бассейне Инда), который в 1925 г. по поручению виднейшего авторитета по археологии Ближнего Востока Флиндерса Петри совсем еще молодым человеком отправился из Египта на Бахрейн разгадывать тайны тамошних могильников. Опытный археолог, Маккей четыре года, с 1923 по 1926 г., руководил раскопками Киша в Месопотамии, организованными Оксфордским университетом и чикагским Музеем естественной истории. И он провел на Бахрейне весьма квалифицированную работу — вскрыл около полусотни курганов, начертил их планы и разрезы, описал содержимое.

Благодаря Маккею мы хорошо представляли себе, что лежало в курганах. Он установил, что в недрах каждого холма находилась выложенная камнем продолговатая камера, обращенная входом на запад. Большинство камер были Т-образные в плане; причем поперечину составляли две ниши, уступающие высотой главной секции. Были и другие варианты: вовсе без ниш, с одной нишей или с двумя парами ниш — по паре у каждого конца. Попадались и двухъярусные камеры. В содержимом камер не было ничего примечательного. Сохранившиеся кости лежали в полном беспорядке; от керамики в большинстве случаев остались одни черепки, и Маккей отмечает, что нередко осколки одного и того же горшка находили внутри и снаружи камеры. Помимо костей и черепков, в захоронениях почти ничего не было, лишь обломки изделий из слоновой кости и меди. Как ни странно, Маккею явно не приходило в голову, что все вскрытые могилы были попросту ограблены, он настойчиво искал другие объяснения картины полного беспорядка. Так, он заявлял, что неполные скелеты — следствие вторичного погребения останков, лежавших в оссуариях[6] или в склепах, а наличие черепков внутри и вне камер — свидетельство «ритуального разбивания» сосудов при похоронах.

Разумеется, археолог-профессионал обязан предложить свое толкование обнаруженных фактов — при условии, что проводится четкая грань между гипотезой и раскопанными свидетельствами (так поступил Маккей, и я постараюсь быть верным этому принципу в данной книге), и мы отнюдь не собираемся порицать Маккея за то, что он в своих толкованиях, пожалуй, зашел несколько дальше, чем позволял добытый скудный материал. Правда, кое-что из его гипотез за тридцать лет, когда никто их не оспаривал, приобрело в сознании людей силу установленного факта, и это порой мешало нам. Так, например, указывая на находки скорлупы страусовых яиц с резьбой и росписью, которую использовали в качестве чаш, и подчеркивая, что все найденные керамические сосуды были круглодонными, Маккей выдвинул гипотезу, согласно которой погребенные в камерах люди были уроженцами аравийского материка, где многие из ныне живущих еще застали страусов, и что речь идет о кочевниках пустыни, где сосуд с круглым дном стоит на песке надежнее, чем плоско донная посуда. Исходя из этого, а также из гипотезы о вторичном захоронении останков, доставленных из других мест, Маккей, не обнаружив на Бахрейне каких-либо следов древних поселений, заключил, что остров не был обитаем в ту пору, когда сооружались могильники (он предположительно относил этот период к 1500 году до нашей эры), и только служил кладбищем для народов аравийского материка.

Искоренить убеждение, будто в доисламские времена Бахрейн был всего-навсего некрополем, островом мертвых, оказалось очень трудно, и сколько мы ни собирали свидетельств, что на самом деле Бахрейн, когда хоронил своих покойников в курганах, был густонаселенным цивилизованным краем, гости, посещающие наши раскопки, до сих пор иной раз пытаются щегольнуть осведомленностью, преподнося нам как общеизвестную истину гипотезу об острове-кладбище. Это одна из причин, почему снятый несколькими годами позже Бахрейнской нефтяной компанией фильм о наших раскопках был назван «Страна живых».

Еще более широко распространено мнение, будто эти курганы финикийские. Но тут Маккей ни при чем, виноват скорее другой, более ранний исследователь. В числе обнаруженных мною в Лондоне отчетов оказался составленный неким полковником Придо, коему британские власти Индии в 1906 году поручили исследовать бахрейнские курганы. Придо был в этой области явным любителем, но. как армейский офицер, обладал изрядной энергией. С помощью многочисленных рабочих-арабов он пошел на штурм самой большой группы курганов на острове — двух десятков высоких холмов у селения Али, несколько западнее того места, где сорок один год спустя моим глазам впервые предстал бахрейнский некрополь.

Перейти на страницу:

Все книги серии По следам исчезнувших культур Востока

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное