Еврейские беглецы появились на улице Алгемер только через два с лишним года. Взрослые ничего не говорили Корри, но она помнит, что в доме жили чужие люди. В памяти осталось, как они жались к стенам, осторожно выглядывая из окон. Как-то раз Корри видела, как они сбегают по лестнице со второго этажа, потом через кухню – и в лес. Вскоре после этого ее отец принялся копать и прокладывать под домом кабель.
А потом появилась Мартье. Трехлетняя девочка. Говорили, что ее спасла служанка. Та успела забрать ребенка и передать в надежное место, когда вся многочисленная семья уже была обнаружена и арестована. На фотографии у Мартье личико еще младенчески пухлое, как у ангелочка, его обрамляют черные кудряшки. Клетчатый бант завязан на макушке, как у Минни-Маус. Платье с пышными рукавами тоже как у Минни, а глаза у девочки темные и печальные.
Де Бонды полюбили малышку с первой минуты. Тон носил ее на плечах, а Янсье пела ей колыбельные. Корри наконец получила долгожданную сестренку. Семья зарегистрировала девочку как Мартье де Бонд, поэтому прятать ее не пришлось.
Во время эвакуации все четверо жили в Эде, в курятнике, страдая от холода и недоедания. Однако старались, чтобы Мартье не голодала. После освобождения Беннекома семья вернулась в поселок: дом разбомбили, но они не унывали. Все лето взрослые восстанавливали жилье, а дети резвились на воле.
Внезапно к ним явилась незнакомая женщина. Она назвалась матерью Мартье – ей удалось выжить в войну.
Разумеется, семье следовало радоваться. На прощание они подарили Мартье, которую на самом деле звали Сари Симонс, маленький серебряный браслет.
Позже де Бонды как-то раз навестили ее в Лейдене. Ни трамвай, ни поезд еще не пустили, поэтому добирались долго. Корри едва узнала Мартье. Теперь ее кудри были заплетены в косички и уложены вокруг головы – Корри еще подумала, что косички слишком тугие.
А потом де Бонды купили девочке на день рождения велосипед, и Тон лично повез его в Лейден, хотя ни трамвай, ни поезд по-прежнему не ходили. Но уже в Лейдене оказалось, что по старому адресу Мартье и ее мать больше не живут. Соседи сообщили, что те уехали в Израиль.
Корри смотрит на меня из глубины своего кресла и дрогнувшим голосом говорит:
– Даже не попрощались. Нет, не понимаю я: ну как так можно? А вы?
Я молчу. Оглядываю квартиру и понимаю, чем Корри напоминает мне бабушку. Такая же мешанина безделушек и практичной мебели и те же чистота и порядок, которые помнятся мне по Дордрехту. Да и внешне обе старушки похожи: крепкие, по-матерински участливые, с твердым голосом и румяными щеками. Их судьбы во многом схожи: детство и юность в сельской местности, затем – замужество, дети, большие рабочие семьи. А сейчас их роднит знакомый мне оттенок печали, с которым они вспоминают прошлое.
Понимаю ли я? Понимаю ли, почему женщина, чьи муж и родители погибли в газовых камерах, вернулась и отыскала свою дочь в чужом маленьком поселке? Почему она решила уехать из Нидерландов не попрощавшись, как можно скорее? Да, понимаю.
Но дело в том, что я давно слушаю историю Лин.
После внезапного отъезда Мартье Тон и Янсье писали письма и наводили справки, чтобы узнать, что с ней сталось, но ответа так и не получили. В красной папке, которую мне показывал Ваут, хранятся свидетельства этих усилий и последовавших лет молчания.
Наконец, когда Янсье уже давно не было в живых, на Рождество пришло письмо из Иерусалима, датированное 18 декабря 1983 года.
Мартье рассказывает господину де Бонду, что работает в фармацевтической лаборатории, замужем за ортодоксальным иудеем и у них пять детей – четверо мальчиков от двенадцати до семнадцати лет и восьмилетняя девочка.