Иногда наш раненый ребенок не выражает себя прямо, поскольку боится признаться в том, что ему страшно или он несчастен. Например, мы заняты чем-то очень важным, но нам очень страшно потерпеть неудачу, а иногда и страшно достичь успеха. Тогда мы начинаем сами себя саботировать. Или же мы несчастны, но не осознаем этого, и наши страдания выражаются в наших действиях.
Криш
: Мне было трудно учиться в медицинском институте, потому что медицина – это не совсем то, о чем я мечтал. Тогда я еще не знал, что мое призвание лежит в области психиатрии и работы с людьми, не подозревал, что мне больше нравится уделять внимание эмоциональному и духовному росту человека, а вовсе не его физическому состоянию. В том окружении, в котором я рос, эмоциональные проблемы считались чем-то надуманным и неестественным. «Настоящими» же считались лишь вопросы физического здоровья. Поддаваясь на провокации раненого ребенка, я иногда тянул с выполнением «нудных» заданий (ими была для меня незначительная работа, которую поручают медику-практиканту – например, взять кровь, или записать результаты лабораторных исследований и так далее) и проявлял безответственность в отношении пациентов. Однажды я ушел из больницы, не позаботившись об одной больной так, как требовалось. Я хотел вернуться домой пораньше и совершить пробежку до того, как стемнеет, поэтому не удостоверился в том, что пациентке дадут все лекарства и проведут назначенные процедуры. На следующее утро я получил строгий выговор от моего куратора. Он был абсолютно прав, а я чувствовал себя ужасно виноватым. Лишь позже, когда я проходил практику в отделении психиатрии, я понял причину моего тогдашнего поведения. Мне нравилось буквально все, что было связано с психиатрией, и теперь я был погружен в работу целиком и полностью.У нас есть один знакомый, с которым тяжело иметь дело, потому что он говорит только о себе и совершенно не слушает других. Многим знакомо такое поведение. Мы ведем себя так, когда пытаемся скрыть глубокий стыд и неуверенность. Из-за неуверенности мы начинаем хвастаться своими достижениями, преувеличивать собственные заслуги, мы можем даже соврать, чтобы произвести впечатление на других людей и самим выглядеть лучше, умнее, достойнее в своих собственных глазах. Подобное величие – это всего лишь обратная сторона комплекса неполноценности: мы чувствуем, что недостаточно хороши, и хотим, чтобы люди, которыми мы восхищаемся, выказали нам одобрение и уважение. Мы надеемся, что близость с тем, кого мы высоко ценим, поможет нам начать уважать самих себя и придаст нам уверенности, которой так не хватает. Когда мы находимся в компании с тем, кто является для нас авторитетом, мы отчаянно нуждаемся в его признании, одобрении и оценке. От этого мы начинаем говорить и делать вещи, которые, возможно, унизят этого человека, но мы как будто не можем остановиться.
Опыт обид, предательств и унижений с завидным постоянством влияет на наши отношения, создавая устойчивую модель зависимого поведения. Очень часто бывает так, что стереотипы одного из партнеров напрямую воздействует на стереотипы другого, и тогда влюбленные легко задевают друг друга так, что раненый ребенок у обоих оказывается спровоцирован. В нашей работе мы называем это явление «встречей Годзиллы с Франкенштейном». Двое раненых недоверчивых детей встречаются на боксерском ринге, где проигрывают сценарии детских травм друг друга. Каждый исполняет свою роль и готов к бою. В такой ситуации они друг друга не слышат и не понимают, потому что каждый находится в шоке из-за детских эмоциональных травм.