В поисках «полезного прошлого». Биография как жанр в 1917–1937 годах

В 1925 году написал роман о Кюхельбекере. Переход от науки к литературе был вовсе не так прост. Многие ученые считали романы и вообще беллетристику халтурой. Моя беллетристика возникла, главным образом, из недовольства историей литературы, которая скользила по общим местам и неясно представляла людей, течения, развитие русской литературы. Такая «вселенская смазь», которую учиняли историки литературы, понижала произведения и старых писателей. Потребность познакомиться с ними поближе и понять глубже – вот чем была для меня беллетристика. Я и теперь думаю, что художественная литература отличается от истории не «выдумкой», а большим, более близким и кровным пониманием людей и событий, большим волнением о них. Никогда писатель не выдумает ничего более прекрасного и сильного, чем правда. «Выдумка» – случайность, которая не от существа дела, а от художника. И вот, когда нет случайности, а есть необходимость, начинается роман [Тынянов 1966: 19–20].

Тынянов полагал, что в художественной прозе он сможет приблизиться к «правде». Когда художник полон подобной решимости, возникает и необходимое чувство: «…ощущение подлинной правды: так могло быть, так, может быть, было» [Гинзбург 1979: 8–9]. Тонкий литературный критик, ученица Тынянова, Гинзбург здесь размышляет об аристотелевском различии между историком и поэтом: первый из них говорит о том, что было, а второй – о том, что могло быть. Тынянов надеялся, что сумеет совместить две эти аристотелевские ипостаси – историка и поэта – в некоем синтетическом единстве того, что было, и того, что могло быть. Можно сказать, Тынянов предвосхитил современного теоретика истории Уайта, утверждающего, что дискурс воображаемого часто оказывается «правдивее», чем представление того же материала в истории. Литературный метод Тынянова отражал его профессию ученого; сам он очень немногое «придумывал» в своей прозе. Героями каждого романа или рассказа оказывались реальные люди, в основе сюжета лежали документы и реальные события. Обращаясь к прозе, Тынянов пытался также ответить на некоторые литературные вопросы, которыми он занимался. По словам Эйхенбаума, «кому же и быть писателем, как не человеку, самостоятельно продумавшему теоретические проблемы литературы?» [Эйхенбаум 1986: 187–188]. Интерес Тынянова к людям, ставшим героями его биографических романов, восходит к его самым ранним университетским годам, когда он занимался в знаменитом семинаре С. А. Венгерова в Петербургском университете и через творчество Грибоедова пришел к изучению Кюхельбекера, а затем и Пушкина. Он написал романы о каждом из них, а кроме того, опубликовал еще ряд повестей, в основе которых лежали другие исторические темы и анекдоты.

Проза Тынянова обычно изучается как корпус текстов. Советское литературоведение 1960-80-х годов сосредоточивалось на аллегорическом характере его сочинений: начиная с книги А. В. Белинкова – первого филолога, который указал на современные обертоны тыняновской исторической прозы, – все литературоведы стали находить в ней скрытые, метафорические смыслы. И. Г. Волович отмечает, что «трем тыняновским романам и трем повестям можно довериться как своеобразному дневнику, страницы которого зафиксировали проделанный сознанием писателя-интеллигента многотрудный путь размышлений о происходивших в обществе на протяжении двух десятилетий процессах» [Волович 1989: 517]. Романы Тынянова были особенно популярной исследовательской темой в начале 1960-х, а затем в конце 1980-х годов, в периоды «оттепелей», когда ученые считали обязательным раскрывать то, что они считали тайными политическими подтекстами тыняновских зашифрованных исторических сочинений[8].