В поисках «полезного прошлого». Биография как жанр в 1917–1937 годах

В нескольких коротких фразах Ходасевич определил главные характерные черты своего героя: «Он был почти лишен инстинкта самосохранения. Раб и поклонник собственных страстей… <…> Душа его была… открыта с юношеской доверчивостью». В первой части текста Ходасевич представил читателю молодого человека, желавшего определиться, найти свое место и не находящего его ни в собственной семье, ни в собственном труде (о котором Ходасевич почти ничего не написал). В обществе, где ему хотелось стать своим, его воспринимали как слоняющегося поблизости младшего брата, терпели, но не воспринимали всерьез те самые люди, которым он старался подражать. «Они относились к нему не слишком внимательно. Ценили его талант, остроумие, не придавая большого значения ни тому, ни другому» [Ходасевич 1997а: 77].

Ходасевич, однако, был уже готов при завершении первой из печатавшихся частей добавить к описанию жизни юного Пушкина четвертую составляющую – политику: «Скажем прямо: в нем была как бы некоторая влюбленность в этих людей[128]. Их одобрение и признание он готов был купить даже и дорогой ценой. Именно этим была решена его участь на долгие годы – может быть, на всю жизнь» [Ходасевич 1997а: 77]. У этого важного порога Пушкин Ходасевича ставит политику наряду с поэзией – возможно, по ложным причинам, но тем не менее он решил соединить политику с поэзией воедино и заставить свою музу послужить политическим целям. И хотя результат этого союза походил на полное слияние жизни и искусства, образцом которого для Ходасевича был Державин, мотивы Пушкина были совсем не столь героическими, как у его предшественника.

«Молодость», часть II (12 марта 1933 года)

В следующее воскресенье читатели дождались продолжения, и Ходасевич начал вторую часть своей статьи с того, что представил «общество шумных», играя на каламбурном созвучии этого выражения с «обществом умных», то есть серьезных, вдумчивых и либерально настроенных молодых людей, превратив их с помощью всего одной согласной в громогласных, взбалмошных, пьющих и флиртующих. Однако Пушкин на самом деле не принадлежал по своему характеру ни к «умным», ни к «шумным», хотя водил знакомство с теми и другими, разрываясь от желания принадлежать к тем и другим сразу.

Ходасевич представлял молодых петербургских денди, «шумную» толпу с помощью своего любимого приема – списка. Самым главным среди них был Каверин, числившийся также и среди «умных»:

Богач и красавец, он славился тем, что в жертвоприношениях Венере и Вакху не знал ни поражения, ни усталости. От французской болезни лечился холодным шампанским, поутру вместо чаю выпивал с хлебом бутылку рому, а после обеда – вместо кофею – бутылку коньяку [Ходасевич 1997а: 78].

Затем Ходасевич продолжает список, давая персонажам различные характеристики, в основном касающиеся вина и женщин (хотя один молодой человек, как говорили, любил восклицать: «Лучшая женщина есть мальчик и лучшее вино – водка»). Пушкин, по словам Ходасевича, «не сводил глаз с “умных”. Но пристал все-таки к “шумным”, потому что их общество было легче ему доступно, а еще более потому, что к ним влек соблазн. Жизнь его сделалась безалаберной» [Ходасевич 1997а: 78]. Еще одной стороной столичной жизни был театр: «Театр в то время был в моде. Считалось, что он процветает. Считалось, что первоклассные пьесы на нем разыгрываются такими же актерами» [Ходасевич 1997а: 78–79]. Пушкин постепенно втягивался в общество, которое не всегда отвечало его духовным запросам и соответствовать которому ему было не по средствам. Ходасевич прибегает к контрасту между двумя «петербургскими денди» – Александром Пушкиным и его «приятелем» Евгением Онегиным.

Меж ними была лишь та воистину дьявольская разница (его любимое выражение), что у Онегина то и дело умирали богатые родственники, которых он оказывался единственный наследник. <…> Пушкин жил при родителях, в доме Клокачева, в старой Коломне <…> Парадные комнаты освещались канделябрами, – детям приходилось покупать себе сальные свечи <…> но кто платил за прославленное вино «Кометы 1811 года», за трюфли и страсбургский пирог, за лимбургский сыр и ананас? Платили Каверин с Онегиным.