В поисках равновесия. Великобритания и «балканский лабиринт», 1903–1914 гг.

При таком раскладе австро-венгерский министр иностранных дел предпочел откликнуться на предложение российского правительства, внимание которого в 1890-е гг. было сосредоточено преимущественно на Дальнем Востоке, прийти к взаимопониманию относительно событий на Балканах. В итоге в 1897 г. министром иностранных дел России М.Н. Муравьевым и А. Голуховским было заключено соглашение, в котором устанавливался полный отказ обеих держав от каких-либо завоевательных намерений в случае изменения статус-кво и их решимость заставить другие державы уважать данный принцип, при этом вопрос о Константинополе и Проливах, будучи проблемой европейского масштаба, выносился на обсуждение «европейского концерта»[218]. Таким образом, Англия, отказавшись продлить Средиземноморские соглашения на условиях, выдвинутых Голуховским, лишилась своего главного стратегического партнера в регионе: ее политика на Балканах оказалась в изоляции. Думается, британское правительство вряд ли бы решилось на подписание документа, столь жестко регламентирующего его обязательства по отношению к державе, состоящей в Тройственном Союзе и гипотетически связывающей ее с этим блоком, ведущая участница которого – Германия – выказала столь агрессивный настрой к Англии, заявив о своей поддержке буров[219].

Ослабление позиций Британии на Ближнем Востоке сопровождалось ухудшением для нее международной ситуации: на фоне возрастания англ о-германского антагонизма и укрепления франко-русского альянса экспедиция англичан в Судан способствовала дальнейшему обострению отношений с Францией, а в Южную Африку – с Германией[220]. Для того чтобы преодолеть неблагоприятные тенденции, британское правительство предприняло попытки прийти к соглашению с Петербургом по вопросу о Проливах. Инициатива Лондона, по мнению В.М. Хвостова, была вызвана боязнью того, что Россия могла получить Босфор и Дарданеллы «из рук Германии»[221].

Следует сразу подчеркнуть, что у Форин Оффис не было четкого плана действий, и на протяжении 1895–1898 гг. подходы лорда Солсбери к Восточному вопросу эволюционировали. Первоначально во время встречи с Николаем II в Балморале в сентябре 1896 г. он предложил сместить Абдул-Хамида и на его место поставить кандидатуру, одобренную правительствами шести великих держав[222]. Что касается Проливов, то, признавая наименьшую заинтересованность его страны в этом деле, британский премьер-министр выражал свое согласие на пересмотр их статуса в случае, если бы данный шаг был санкционирован «европейским концертом» и прежде всего Австро-Венгрией – государством, дальнейшее существование которого, по мнению Солсбери, зависело от изменения статус-кво на Балканах[223]. Царь ясно дал понять лидеру тори, что главное условие тесного сотрудничества Англии и России в урегулировании ближневосточного кризиса – передача России контроля над Проливами[224].

В начале 1898 г. Солсбери прямо заговорил о необходимости заблаговременно прийти к соглашению о разделе Османской империи. С этой целью по его поручению британский посол в Петербурге Н. О’Конор предпринял зондаж позиции русского правительства по вопросу об изменении статус-кво в Османской и Китайской империях. Как, в частности, заметил О’Конор в своем конфиденциальном послании М.Н. Муравьеву, Турция настолько слаба, что нуждалась в руководстве великих держав. Англия и Россия, по словам посла, противодействовали друг другу в гораздо большей степени, чем это на самом деле предполагал существовавший между ними антагонизм: обе державы только выиграли бы от достигнутого взаимопонимания[225]. О’Конор в довольно завуалированной форме предложил Муравьеву поделить Турцию на сферы преобладания, при этом не покушаясь на ее территориальную целостность и соблюдая существующие международные договоренности. По замыслам Солсбери, в зону русского влияния должны были войти земли, прилегающие к Черному морю, вместе с территориями, находящимися в долине Евфрата севернее от Багдада, Англию же интересовали преимущественно турецкая Африка, Аравия и области, расположенные вдоль Евфрата южнее Багдада[226]. Хотя переговоры о возможном англо-русском сотрудничестве на Ближнем Востоке и разделе Османской империи на сферы влияния велись на самом высоком уровне, они носили сугубо конфиденциальный характер и являлись скорее пробным камнем, чем продуманным внешнеполитическим курсом. Как отмечает греческий историк Г. Пападополус, тогда англо-русское взаимодействие на Балканах и Ближнем Востоке (например, по Критскому вопросу) приняло ограниченную форму, что во многом было обусловлено противоречиями, существовавшими между двумя державами на Дальнем Востоке[227].