В поисках равновесия. Великобритания и «балканский лабиринт», 1903–1914 гг.

Ближневосточная политика Берлина вызывала особую обеспокоенность у тех представителей британского бизнеса, чьи интересы были сконцентрированы вокруг северной части Персидского залива, территорий, прилегающих к Адену, Центральной и Южной Аравии, бассейна Красного моря. По мнению советского историка Г.Л. Бондаревского, данное обстоятельство в сочетании с «падением заинтересованности британского капитала в Малой Азии»[213], предопределило выбор британского истеблишмента в пользу расчленения Османской империи[214]. Вряд ли можно с уверенностью утверждать, что на данном этапе Лондон стремился к дезинтеграции азиатской Турции. Но очевидно, что британское правительство искало различные пути преодоления сложившейся ситуации, не исключая крайних мер.

Положение Великобритании осложнялось еще и тем, что Австро-Венгрия – традиционно дружественная к ней держава в Восточном вопросе – практически всецело действовала в фарватере политики своего партнера по Тройственному союзу – Германской империи. Английские общественно-политические круги начали воспринимать Австро-Венгрию как инструмент проведения германского влияния в регионе. Таким образом, был нарушен тот хрупкий баланс сил, который существовал на Балканах со времен Берлинского конгресса. Отказ правительств двух держав продлить Средиземноморскую Антанту в 1895–1896 гг. во многом явился знаковым событием и свидетельствовал об охлаждении англ о-австрийских отношений. В историографии ведутся дискуссии по поводу того, было ли это продуманной политикой Балльплатц и Форин Оффис или же на самом деле являлось чередой недоразумений и недопонимания, возникшего между внешнеполитическими ведомствами двух стран. На взгляд английского историка Дж. Грэнвилла, главная причина невозобновления Средиземноморской Антанты крылась в неверном анализе ситуации, сделанном австро-венгерским министром иностранных дел графом А. Голуховским. Глава австро-венгерской дипломатии видел свою цель в том, чтобы поддерживать существующий статус-кво и не допустить захвата Россией Константинополя, поскольку это восстановило бы ее пошатнувшийся после Берлинского конгресса авторитет на Балканах. Активизация политики Петербурга спровоцировала бы волнения среди православных славян, подданных Габсбургской короны, что могло обернуться роковыми последствиями для судеб Двуединой монархии. Следуя подобной логике, Голуховский обусловил продление Средиземноморских соглашений их последующей модификацией в сторону более четкой фиксации английских обязательств по отношению к Австро-Венгрии и Италии. Если по договору 1887 г. Лондон оставлял за собой право только провести консультацию с Веной и Римом в случае попрания другой державой принципа территориальной целостности и независимости Османской империи, то в соответствии с новой статьей, предлагаемой Голуховским, Англия должна была начать военные действия против страны, напавшей на Константинополь и Проливы[215].

В разговоре с Ф. Деймом, австро-венгерским послом в Лондоне, Солсбери подчеркнул, что для Британии такая формулировка в договоре была неприемлемой, указав на две причины: 1) мнение общества, которое не согласилось бы на защиту кровавого режима Абдул-Хами-да; 2) позицию адмиралтейства, считавшего стратегической ловушкой прохождение английского флота через Дарданеллы[216]. Голуховский же расценил слова британского премьер-министра как его отход от традиционной политики в Восточном вопросе.

Весьма убедительной кажется версия академика В.М. Хвостова, который объяснял отказ Лондона продлить Средиземноморскую Антанту тем фактом, что для Британии конфликт из-за Проливов, в противоположность более раннему периоду, был преувеличенным, искусственно разжигаемым английским кабинетом. Ведь центр экономических интересов Англии из Леванта и Малой Азии переместился в Индию и на Дальний Восток[217].