В поисках равновесия. Великобритания и «балканский лабиринт», 1903–1914 гг.

Солсбери, внешнеполитический кругозор которого сформировался под влиянием опыта, полученного им в бытность министром по делам Индии, преимущественно волновала судьба владений султана в Малой Азии. На этом фоне проблема Балкан отходила на второй план. Он предсказывал дальнейшую потерю Турцией европейских провинций: Фракии, Македонии, Албании, Фессалии и Эпира, – однако, по его разумению, эти земли представляли лишь временную стратегическую ценность, поэтому Порте следовало бы сосредоточиться на поддержании своей империи в Азии. Ведь занятие русской армии Карса с высокой долей вероятности могло породить среди населения Малой Азии, Месопотамии и Сирии ощущение перемен: по прогнозам Солсбери, арабы и в целом азиаты взирали бы на Россию взглядом, исполненным надежды на лучшую жизнь. Из этого делалось логическое заключение о том, что Турции было жизненно необходимо заключить союз с могущественной державой, и этой державой могла быть только Великобритания, которая, в свою очередь, стремилась ликвидировать всякую угрозу коммуникациям с Индией[193]. Таким образом, в условиях, когда проблемы европейских и азиатских провинций Османской империи составляли единый комплекс противоречий, балканская политика Англии формировалась под воздействием отношения Лондона к ситуации в азиатских владениях султана.

Декларируя принцип поддержания территориальной целостности Османской империи, но вместе с тем отдавая себе отчет в существовавшем там положении дел, руководители Форин Оффис были вынуждены искать иные способы сохранения своего влияния на Ближнем Востоке.

Одним из таких средств являлась оккупация тех турецких территорий, которые в стратегическом отношении представляли жизненно важное значение для Британской империи. С этой целью в 1878 г. Англия заставила Порту заключить с ней так называемую Кипрскую конвенцию, в соответствии с которой Лондон обязывался оказать Турции поддержку, в том числе военную, в случае приобретения Россией новых территорий в Азии. В обмен на это султан соглашался на занятие Британией Кипра[194] для обеспечения оптимальных условий базирования британского флота и войск[195]. Подобными соображениями, возможно, иначе сформулированными, была вызвана британская оккупация Египта в 1882 г., которая упрочила контроль Англии над Суэцким каналом.

Другой способ, к которому обращалась Британия для реализации своих интересов на Ближнем Востоке, – налаживание партнерских отношений с Австро-Венгрией, стремившейся к гегемонии на Балканах. Перед Веной и Лондоном стояла общая задача – не допустить преобладания в регионе России. Они исходили из того, что Турция не располагала достаточными ресурсами для энергичного отпора своей могущественной северной соседке и в конце концов могла или уступить ей, или с ней договориться[196]. С целью предотвратить подобный вариант развития событий Англией и Австро-Венгрией в 1887 г. были заключены соглашения о поддержании статус-кво на Востоке и сохранении территориальной целостности Османской империи – Средиземноморская Антанта[197]. Державы заявили о своем намерении оказать Турции содействие в случае ее сопротивления иностранному вторжению[198]. Если же Порта поддастся внешнему давлению, то они оговаривали за собой право временно оккупировать части османской территории[199]. Причем Вена была склонна трактовать этот пункт как санкцию на занятие ряда балканских провинций (при одновременной отправке эскадры в Дарданеллы)[200]. Британское правительство в лице Солсбери высказывалось за распространение Средиземноморских соглашений на малоазиатские провинции султана. Ведь угроза Проливам, как отмечал британский премьер-министр, могла исходить не только с запада, но и с востока[201]. Фактически Англия и Австро-Венгрия очертили свои «сферы ответственности» в отношении территорий Османской империи.