В поисках равновесия. Великобритания и «балканский лабиринт», 1903–1914 гг.

§ 1. «Восточный вопрос больше, чем любая другая проблема современности, будоражил чувства страны» [176] : факторы становления балканской политики Великобритании (последняя треть XIX– начало XX в.)

В последней трети XIX – начале XX в. Восточный вопрос являлся одной из самых обсуждаемых тем в британском медиапространстве. Традиционно политические круги и представители гуманитарной общественности Туманного Альбиона рассматривали обстановку на Балканах как составную часть этого гордиева узла международных отношений. Политика Лондона в регионе, по сути, была результирующей взаимодействия и взаимовлияния множества факторов: внутриполитической ситуации в Османской империи, роста национально-освободительных движений, геополитических устремлений России и связанной с ними проблемы Черноморских проливов, гегемонистских амбиций Австро-Венгрии на Балканах, общего соотношения сил на мировой арене. Таким образом, Восточный вопрос в его балканской ипостаси был плотно вплетен в ткань европейского равновесия[177], тогда как его многокомпонентность порождала дискуссии в британском истеблишменте о приоритетах политики Лондона на европейском Востоке: будь то Б. Дизраэли с его военно-стратегическими императивами, либералы, предводительствуемые У. Гладстоном, с их акцентом на вопросах морали и распространении ценностей европейской цивилизации или же Р. Солсбери с его модернизированным вариантом Realpolitik, учитывающим новые веяния эпохи. Наша задача состоит в том, чтобы понять, как различные подходы и международный контекст влияли на формулирование политики Англии в Юго-Восточной Европе.

На протяжении всего XIX века Великобритания выстраивала свой внешнеполитический курс на Балканах в зависимости от существовавшей расстановки сил на Ближнем Востоке, т. е. от усиления там влияния другой великой державы и ее возможного преобладания в Азии. В условиях, когда британские правящие круги воспринимали Россию в качестве главного стратегического соперника на Востоке, поддержание целостности Османской империи являлось краеугольным камнем политики Лондона. Эти внешнеполитические представления были реализованы на практике лордом Г. Пальмерстоном в период Крымской войны 1853–1856 гг. и Б. Дизраэли во время Восточного кризиса 1875–1878 гг. Их ближневосточная стратегия была нацелена на то, чтобы не позволить империи Романовых утвердиться на берегах Босфора. Ведь такой поворот событий имел бы для Британии отрицательные последствия: занятие другой великой державой Константинополя автоматически означало ее доминирование в Восточном Средиземноморье, что было сопряжено с прямой угрозой британскому пути в Индию[178]. Именно Константинополь Дизраэли считал ключом к Индии, а не Египет и Суэцкий канал: в случае захвата Россией турецкой столицы, ее войска, по убеждению британского премьер-министра, имели все шансы беспрепятственно дойти до Сирии, далее к устью Нила, и тогда отпала бы всякая необходимость в оккупации Египта[179].

События, разыгравшиеся в середине 1870-х гг. на Балканах: волнения в Боснии и Герцеговине, восстание в Болгарии, вступление Сербии и Черногории в войну против Османской империи – словно морская волна вынесли на повестку дня Восточный вопрос[180]. Этот всплеск пассионарности балканских народов вызывал ярое недовольство туркофила Дизраэли, который не мог уяснить, как волнения в отдаленной балканской провинции – явление, распространенное в этих землях, – могли взбудоражить всю Османскую империю и превратиться в головоломку европейской дипломатии. Угроза европейскому равновесию, т. е. антитурецкое восстание, как цинично писал Дизраэли леди Честерфильд, могло быть ликвидировано за неделю![181]

Воспринимавшиеся как деструктивный фактор международной жизни восстания местных славян привели к тому, что европейские кабинеты начали терять контроль над действиями балканских игроков, в том числе переживавших пору своего государственного становления княжеств Сербии и Черногории. Балканские лидеры не могли себе позволить проводить политику, диссонировавшую с многовековыми чаяниями своих подданных. По справедливому замечанию видного британского слависта Р.У. Сетон-Уотсона, по мере эскалации Восточного кризиса инициатива в Восточном вопросе начинала переходить от правительств великих держав к менее значимым личностям в Белграде, Цетине и далеких боснийских горах. Например, опасавшийся лишиться трона сербский князь Милан Обренович был вынужден объявить войну Порте: из-за своей нерешительности он быстро терял популярность, тогда как активизировались его соперники – Николай Черногорский и Петр Карагеоргиевич[182].