В поисках синекуры

Это был мужской голос, замедленный, надежно уверенный, его, кажется, слышал уже Дока, когда был привезен сюда, когда под этот голос Доку вроде бы собирали по частям, скрепляли, свинчивали и привинчивали к железу, доскам травматической кровати; говорил, конечно, врач, хирург, спасавший Доку, говорил, как и полагается говорить главному хирургу больницы, человеку очень известному в городе, грубоватому, зато прямому, с собственной методой общения: пусть больной знает больше правды о себе и борется, а не расслабляется, обманутый и ублаготворенный.

— Так, Савушкин, пульс у тебя почти нормальный, температура тоже. Волноваться особых причин нет.

— Все Анфису зовет, — сказала женщина; по голосу — та, первая, сестра.

— Которая с ними была?

— Да. И рассказать что-то хочет.

— Рассказать ему придется. Попросят. А пока лечиться надо. Слышишь меня, Савушкин? Открой глаза, ведь не спишь. Так...

Дока разлепил набрякшие, словно залитые теплой липкой водой веки: где-то выше его головы горел матовый плафон, свет лился белый, ровный, и в нем все смягчалось — халат хирурга, шапочка на голове, даже очки с тяжелыми окулярами не слепили резкостью; гладко выбритое, продолговатое лицо виделось розовато и отчетливо, не пугало кровавой краснотой, как у женщин днем. Дока заметил зоркий прищур выпуклых синеватых глаз, подобие улыбки в морщинах стиснутых губ, попробовал сам улыбнуться.

— Другое дело, Савушкин. Теперь слушай сюда — так, кажется, говорят у вас на флоте?.. Поломало тебя крепко, однако позвоночник цел, голова тоже, хоть и тряхнуло ее немилосердно. Парень ты грамотный, поймешь — все другое срастется. Терпи. Считай, живучим родился.

Дока сказал «спасибо», Дока хотел спросить — как с ними, Малюгиным и Анфисой, но от внезапной радости за себя, едва сдерживаемых слез благодарности не смог говорить с хирургом; не смог еще и потому, что страшился услышать ужасное, гибельное, и только немо наговаривал себе: «Они живы, они сидели позади, их даже меньше помяло, они, пожалуй, и в больницу не попали... Я вел «Волгу», я виноват, пусть мне будет плохо!..» И радовался спасительным словам хирурга, умилялся, жалел себя, страдал и, вероятно, не удержал слез муки, перехвативших дыхание, ибо хирург, поднявшись и потрепав ему руку, вымолвил:

— Сделайте укол герою. Но предупреждаю: скоро ограничу, не привыкай. Будешь одолевать свои боли сам.

 

Сам! Ну конечно, сам!

Чего я не делал сам? Только родился не по своей воле. А уж как помню себя — что-нибудь делал, работал во дворе, на огороде: крапиву свиньям резал, грядки полол, корову пас, сушняк из лесу таскал; потом в колхозе за три лета на мотоцикл «Ява» заработал; и учился по-деревенски, как у нас заведено, сам: отец для виду да по наговору старшей сестрицы Нюры тетрадки просматривал, у самого-то семь классов довоенных. Институт сам выбрал, один ездил поступать... В город перебрался. Тут, правда, Витька Бакин помог. Но и сам бы я сообразил, как найти себе место здесь. Именно в этом городе. Мечта была — прямо-таки голубая!

Помню, первый класс отучился на четверки, и отец привез меня сюда вроде побаловать за успехи. Дома белые, асфальт, автомобили чистенькие, магазины богатые, мороженое московское, «Детский мир», и рощицы березовые, такие культурные между домами, будто фасонят, что городские. Отец пиво пил, я лимонад. Кино смотрели, людей на улицах. Особенно людей — любой из них мог быть знаменитым ученым, даже академиком, знающим все про жизнь и атомную энергию... И вышка научная высоко вздымалась в небо, и небо было очень голубое... и мечта осталась бело-голубая: жить в этом городе! Нет, не из-за домов, магазинов, вкусной еды — узнать его тайну, одолеть страшноватую недоступность, от которой морозцем пробирало, душа сладко холодела: «Узнаю! Добьюсь! Приеду!» Сам решил, тогда еще. Отцу не сказал. И потом не советовался. Отец у меня такой: заботливый, молчаливый, а по разуму вроде был всегда вровень со мной — слушает, соглашается.

Вот так — все сам.

До встречи с доктором Малюгиным.

Тут он САМ выбрал меня в друзья.

Я не обиделся. Я обрадовался даже. Как-то легче за-дышалось мне: умный, ученый, много поживший человек вложит кое-что полезное в мою слишком самостоятельную головенку. Я мечтал о таком друге. Тосковал, можно сказать. Хотел подчинения. Правда, штуцеры немного меня смутили. Но стали мы ездить на дальние расстояния, и я понял: нужны эти личные изобретения! Не Док первый их выдумал. На автозаправочных станциях бензинчик нужный не всегда есть, приходится покупать у шоферни, а моторы, как известно, переваривают только свои, приспособленные к ним, бензины, от других чихают, нагаром скорузнут. Доку пришлось кое-что менять, подлаживать, и теперь у любого грузовика дешевый бензин бери, даже скорости среднетехнической белая «Волга» не сбавит, и мотору никаких повреждений. Хитрое усовершенствование! Кто придумал — помалкивает. Зачем лишняя слава автолюбителю, если столько автоинспекторов? Ему надо ехать, мчаться и чтоб меньше препятствий было.