В поисках смысла

Летописцы с уважением упоминают «о природном его добродушии». Карамзин пишет: «Василий имел наружность благородную, стан величественный, лицо миловидное, взор проницательный, но не строгий; (тут я подумал, что внешность великого князя Московского не могла не оказывать благотворного влияния на многочисленных иностранных послов со всего света) казался и был действительно более мягкосердечен, нежели суров, по тогдашнему времени.» Как верховный правитель «он шёл путём, указанным ему мудростию отца, не устранился, двигался вперёд шагами, размеренными благоразумием, без порывов страсти, и приближался к цели, к величию России… был не гением, но добрым правителем; любил государство более собственного великого имени и в сём отношении достоин истинной, вечной хвалы, которую не многие венценосцы заслуживают.»

Что ж, сын его, Иван ΙV – й, спустя время, выходит, во всех отношениях станет его полной противоположностью? Какие причины кроются за такой трансформацией?

Между тем время досталось Василию суровое. Но он последовательно и неуклонно продолжал дело своего родителя – дальнейшее собирание русских земель под верховной властью Великого князя Московского. При этом постоянно поддерживал отношения с миром иноземным: держал посольства у Крымского хана, у султана, в Швеции, во многих европейских странах; вёл тонкую дипломатию, стремясь поддерживать мир, не допускать по возможности дело до войны – и воевал тогда, когда к тому окончательно вынуждал противник.

А вынуждали постоянно.

Княжество Московское продолжало оставаться в тотальном окружении коварных недругов. Известное дело – воевать со всем миром будучи в кольце неимоверно трудно. С Запада то и дело возобновлялись происки короля Сигизмунда – из года в год повторялись военные столкновения с Великим Литовским княжеством (с переменным успехом). С Востока и Юга – как эхо, как отголоски распавшейся Золотой орды: то бунтовало находившееся в положении вассала Москвы Казанское ханство, то устраивали опустошительные набеги ханы Крымские и Астраханские – и всё это при неизменной поддержке османов. Со всех сторон надо было с бесчисленными жертвами противостоять агрессивному окружению, лавировать, умело подключать дипломатию и при всём том не ронять достоинства. И деятельность Великого князя Московского была высоко оценена западными наблюдателями того времени.

Но вот и в истории бывает такое: не везёт хорошим людям. Василий ΙΙΙ – й умер рано, оставив безутешной супругу Елену Глинскую с трехлетним сыном Иваном. Последующие годы опекунского правления Елены ещё как – то держались именем покойного мужа. Но после неожиданной её кончины наступили времена суровые уже и для внутреннего состояния Московии.

Даже в эти лихие времена, как – то сплочаясь против нашествий извечных врагов, бояре не избавились от розней. Как только устранялась опасность, снова принимались за своё: распри, вероломство вплоть до уничтожения соперников. Всё это не могло не оказать сильного воздействия на отрока Иоанна, не пробуждало к ним, боярам, чувств добрых. Зрело в нём стойкое неприятие существовавших нравов и желание раз и навсегда покончить с этими безобразиями, весьма опасными для самого существования окружённого врагами княжества Московского.

На глазах обретшего сиротскую долю семилетнего Ивана во всём своём наглом бесстыдстве развернулись происки бояр по узурпации верховной власти. Карамзин пишет так о действиях князя Василия Шуйского: «Изготовив средства успеха, преклонив к себе многих бояр и чиновников, сей властолюбивый князь жестоким действием самовольства и насилия объявил себя главою правления: в седьмой день по кончине Елениной велел схватить любезнейших юному Иоанну особ: его надзирательницу, боярыню Агриппину, и брата её, князя Телепнева, – оковать цепями, заключить в темницу, несмотря на слёзы, на вопль державного, беззащитного отрока.»

Можно ли вообразить себе, что наглая боярская выходка жестоким образом лишить Ивана дорогих ему людей, любимых воспитателей, которых ждала затем печальная участь, – это дикое надругательство над ешё беззащитным великокняжеским отпрыском, в трёхлетнем возрасте потерявшим отца и только что усопшей матери – можно ли хоть на секунду представить, что человек, переживший такое ребёнком, когда – нибудь это забудет? Не забылось – и ещё как аукнулось: позднее бояре получили своеобразный ответ со стороны повзрослевшего Ивана – опричнину.

Что ж, жестокости воцарившегося Ивана не оправдывают его, но находят объяснения. Так же, как и приписываемая ему «агрессия» – взятие и присоединение Казани.