В поисках совершенства в мире искусства. Творческий путь отца Софрония

Видение Нетварного света было дано ему также в детстве:

«Живого Бога я познал с самого раннего детства. Бывали случаи, по выходе, вернее сказать — выносимый на руках из храма, я видел город, который в то время был для меня всем миром, освещенным двумя родами света. Солнечный свет не мешал ощущать присутствие иного Света. Воспоминание о нем связывается с тихой радостью, наполнявшей тогда мою душу. Из моей памяти выпали едва ли не все события этого периода, но Света сего я не забыл»[117]. «Некоторое время тому назад, в мой афонский период, я так был занят мыслью об ином плане Бытия, что не оставалось в моем духе места для мысли о каком бы то ни было ином искусстве, кроме “искусства” приблизиться к Божественной вечной любви Отца и Сына и Святого Духа»[118].

Но самым главным событием за двадцать два года его жизни на Афоне была встреча с русским монахом Силуаном в 1931 году.

«Поразительно заботливым был о мне Промысл Божий: именно в нужный момент Господь допустил меня до встречи с Силуаном. Благодаря ему в моей внутренней жизни наступил решительный перелом. Он объяснил мне “держать ум во аде — и не отчаиваться”. Велика моя благодарность к отцу и старцу моему. Я увидел, что и меня в прошлом Господь вел к тому же, но я был слишком туп, чтобы уразуметь Божие водительство. Благодаря Силуану и мне было дано начало познания путей Господних, и я с трепетом благословляю Имя Его»[119].

Старец Силуан стал его духовным наставником и в конце жизни доверил свои записи отцу Софронию. Старец Силуан преставился двадцать четвертого сентября 1938 года, после чего отец Софроний ушел в «пустыню», в более отдаленную часть Афона, чтобы жить в уединении. Здесь он предался молитве за весь мир, особенно во время ужасов Второй мировой войны, которые причиняли глубокие страдания его душе.

«Для меня период войны совпал со временем моего пребывания в пустыне. Жилищем моим были пещеры в ребрах крутых, почти отвесных скал, в которые ударяли в бурные дни и ночи морские волны, и их удары я чувствовал, лежа на моем немягком ложе. В те жуткие для всей Европы годы море отдыхало от пароходов, кораблей и каиков, и я имел большее безмолвие, чем, возможно, в невоенные годы. О, это было время усиленной молитвы за мир во всем мире, особенно за Россию»[120].

Преподобный Силуан, ок. 1984 г. Рисунок, калька, карандаш, 545 × 370 мм

«В те кошмарные годы я подолгу молился, особенно по ночам. Часами рыдал я в моих молитвах “о мире всего мира”, больше же всего за Россию, за русский народ, которому грозила наибольшая опасность едва ли не полного уничтожения»[121].

Гора Афон, несмотря на свою отрезанность от всего мира, тоже пострадала от немецкой оккупации, так что монастыри находились под контролем и надзором оккупантов. Царила полная неопределенность, не хватало самого необходимого. После Второй мировой войны в Греции началась гражданская война, которая для страны была в некоторой степени даже страшнее. Отец Софроний, переживший голод во время немецкой оккупации, запасся сухим хлебом, но к нему за помощью стали приходить другие отшельники, которым он не отказывал, и снова страдал от голода, что не улучшило его и без того уже подорванное здоровье. Живя в монастыре, он перенес малярию, от которой чуть не умер.

Судя по тому, как складывалась ситуация, отцу Софронию не было суждено остаться на Святой Горе.

«Попал я во Францию, с тем, чтобы написать книгу о Старце Силуане, предполагая, что эта книга займет у меня только один год, но ошибся; книга потребовала больше года времени и таких напряжений всего моего организма, которые привели меня к болезни. Потом я был оперирован и, став инвалидом, уже не смог возвратиться в мою пустыню»[122].

Живя на Афоне, он впитывал в себя многовековые древние традиции, созерцал фрески, иконы и другие произведения церковного искусства, которыми богато это место. Ему особенно нравились росписи в монастырях Дохиар и Дионисиат. Они отличаются строгостью и простотой, что и привлекало отца Софрония.

Во время своего пребывания в монастыре он написал только две иконы. Его уговорили на это отцы. Вначале он написал икону, как ему казалось, самым лучшим образом, но когда показал ее отцам, она им не понравилась. Тогда он написал вторую, следуя их указаниям, но эта икона не понравилась ему самому. На этом его художественная карьера в монастыре закончилась[123].

Живя отшельником в пещере в пустыне Святой Горы, еще до того как получил благословение на духовничество, отец Софроний заметил, что у него остается свободное время. Тогда он заказал необходимые принадлежности и пособия у матери Феодосии[124], которая была его коллегой-художником из среды русской эмиграции в Париже, и начал писать иконы. Таким образом, он стал одним из первых, кто возродил иконопись в ее традиционном стиле на Афоне[125], где в то время в иконописи преобладал итальянский стиль Возрождения.