Его положение как художника немногим отличалось от положения других иконописцев русской эмиграции. К началу революции иконопись только начали заново открывать. Большинство икон в храмах было все еще в итальянском стиле. Единственными, кто сохранял традиционный стиль в иконописи, оставались староверы. Но они общались только между собой, и только благодаря некоторым коллекционерам, принадлежащим к старообрядчеству, в мире искусства появилась икона. Иконы стали реставрировать и выставлять на выставках, но проявили к ним художественный интерес, в основном, только авангардисты. Традиционных иконописцев невозможно было найти ни в России[162]
, ни в эмиграции[163]. Когда стали открываться новые храмы и приходы, художники-эмигранты использовали все свои способности и знания, чтобы писать иконы. Со временем они совершенствовали свое умение, осваивали традиционную технику темперного письма, и постепенно стали хорошими мастерами.Вместе с этим перед художниками, обратившимися к иконописи, возник вопрос, какой традиции следовать. В древности существовало много разных иконописных направлений. Ни одно из них не является более каноничным, чем другое, разница, в основном, была обусловлена географией, и она свидетельствует о естественной эволюции стиля на протяжении веков. Мы уже упомянули рассуждения Н. Гончаровой о традиции и стиле, которые вкратце заключаются в следующем: важно, что истина касается каждого человека настолько, насколько она откликается в нем. Отец Софроний выражает ту же самую мысль:
«Сила воздействия иконы (или иного произведения живописи) зависит не только от качества, если хочешь — скажем, объективного достоинства произведения, но и от того состояния, в котором пребывает зритель в тот момент. Если в выражении Образа было нечто, соответствующее Твоему духовному состоянию, то нетрудно понять Твои глубокие переживания, вызванные этим Образом…»[164]
.Иконы святых изображают людей, которые прожили святую жизнь и пережили духовное преображение, преобразование, приблизились ко Христу, исполнив заповедь, восстановив свою сущность по Его образу и подобию. Это передается внешними средствами, поскольку запечатлеть внутреннее духовное состояние невозможно, хотя именно к этому стремился и именно этим, насколько это было возможно, занимался в живописи В. Кандинский. Это достигается с помощью особого стиля, присущего иконе как образу внутреннего человека, человеческой души. Таким же был подход и у русских художников-портретистов XIX в., таких как В. Серов. В своих портретах они стремились не только передать внешнее сходство, но изобразить человека во всей его полноте; средства же, которыми они пользовались, были не духовными, а психологическими. П. Кончаловский и его современники сделали осознанную попытку отойти от такого подхода к портретной живописи, они смотрели на всего человека, персонифицируя в изображаемом все человечество, наделяя его лишь некоторыми чертами внешнего сходства. Здесь они оказались близки к идеям и идеалам искусства античной Греции. Но икона не является частью этой художественной философии. Икона сосредотачивается исключительно на внутренней жизни человека, на состоянии души и духа, и это достигается не внешними психологическими средствами, а через особый стиль выражения, свойственный иконописи.
Икона должна пробуждать молитву, открывать молящемуся дверь в иной мир, вести к вечности. Какими именно техническими средствами это достигается — не так важно. В XX и XXI веках большое значение придается внешним средствам, технике и канонам иконописания. Если этот подход к иконописанию становится строгим и застывшим, то создается эффект, похожий на тот, который мы видим в иконописи итальянского стиля: изображение получается мертвым, не в возвышенном смысле, но в нем умертвляется другое измерение и изображение остается лишь образцом мастерства в художественном смысле. Эти виртуозные образцы художественной техники не вдохновляют на молитву. Другим «современным» веянием является точное копирование, что также приводит к созданию безжизненных икон. Отец Софроний был против точного копирования: «
Что касается отношения отца Софрония к ценности иконы, то его описание своих чувств при посещении храмов Московского Кремля, когда он приехал в Россию впервые через пятьдесят лет после своего отъезда, передает ясно его отношение: