В поисках советского золота. Генеральное сражение на золотом фронте Сталина

Однажды утром меня представили старому кочевнику с проницательным взглядом, и он пригласил меня и моего сопровождающего поужинать с ним. Нас провели в большую юрту, пол и стены которой были покрыты прекрасными коврами. Хозяин извинился, когда я вошел, и продолжал извиняться на протяжении всего вечера, потому что его жена номер один куда-то уехала и взяла с собой его лучшую юрту. Поэтому ему приходится принимать меня в юрте жены номер два.

В юрте не было никакой мебели. Но посередине стояли две большие лакированные кадки. Одна из них, как я позже узнал, была наполнена кумысом, а другая – чем-то вроде тушеной баранины. Рядом с кадками стояли четыре лакированные чаши, вмещающие около литра, по одной для каждого из нас. Хозяин и два других башкира сели на пол, скрестив ноги. Я тоже кое-как устроился.

Между тем хозяин по локоть погрузил руку в рагу и какое-то время возился, сгоняя большую часть бараньего жира на мою сторону. Похоже, меня чествовали таким образом как заморского гостя. Тем временем у меня судорогой свело ноги от непривычной и неудобной позы. Не придумав ничего лучшего, я приподнял одну стенку юрты, улегся на живот, выставив ноги наружу, достал складной нож и стал направлять к себе наименее жирные куски баранины. Ибо если и есть что-то, чего я терпеть не могу, так это бараний жир.

Мои действия, как вскоре выяснилось, были непростительным промахом. Хозяин дал понять переводчику, что он оскорблен тем, что я отверг бараний жир. Похоже, назревал международный скандал. К счастью, в этот момент я вспомнил случай, который произошел у меня несколько недель назад с шахтером-татарином, которого я накормил свининой.

С серьезным лицом я объяснил переводчику, что религия не позволяет мне есть бараний жир, точно так же, как его религия запрещает ему есть свинину. Технический специалист из Карнеги передал эту дезинформацию не моргнув глазом, и наш хозяин полностью удовлетворился этим объяснением. Башкиры выпили по пять или шесть мисок кумыса, пока я тщетно пытался осилить хотя бы одну, и прикончили рагу, на которое ушел целый жирный баран. Башкиры – на них были рубашки без рукавов – продолжали доставать мясо из кадки руками. Они погружали туда руки по локоть и облизывали жирный соус, который тек по их рукам до плеч.

Позже вечером мы сели на лошадей и преодолели по степи около десяти миль до башкирского зимнего поселения. У некоторых башкир, тех, кто побогаче, были деревянные дома, и в одном из них мне устроили прием. Около двадцати человек, все мужчины, сидели, скрестив ноги, на деревянном полу. Единственный предмет мебели в доме, деревянный стол, был занят двумя молодыми людьми, которые играли для нас народные песни на длинных деревянных самодельных флейтах. Затем по двое и по трое вошли женщины, исполнили для нас несколько весьма необычных грациозных местных танцев и ускользнули. Моя ошибка за ужином была прощена и забыта, и мы расстались поздно вечером лучшими друзьями.

Так жили башкиры и другие азиатские племена в 1928 году. Коммунистической революции было уже одиннадцать лет, но эти степные народы она почти не затронула. Некоторые молодые люди начинали проникаться новыми идеями. Коммунисты поощряли их стремление порвать со старой жизнью. Но большинство племен продолжали придерживаться вековых традиций.

Как мне вскоре стало ясно, я прибыл в Россию как раз вовремя, чтобы успеть увидеть традиционную жизнь племен. Коммунисты уже объявили, что кочевая жизнь деморализует и должна быть прекращена, хотя я тогда этого не знал, как, впрочем, и члены племен. В штаб-квартире коммунистов в Москве уже намечался новый образ жизни для племен скотоводов и одновременно для многих других групп людей в России. Проводились кампании, направленные на то, чтобы разрушить социальную, экономическую и культурную жизни племен и направить их по новому пути к тому образу жизни, который коммунисты считали более подходящим и полезным для них и для большевистской системы.

Так получилось, что я видел большую часть процесса, который русские называли деномадизацией. Простыми словами это означает полное разрушение старой племенной организации кочевых народов и их превращение, путем убеждения, если возможно, или, при необходимости, силой, в оседлых крестьян под контролем государства или в наемных работников государственных предприятий и шахт. Работа на трест «Главзолото» заставляла меня путешествовать по тем регионам, где велась реорганизация кочевых племен, и я следил за процессом с самого начала. Кое о чем я расскажу позже. Я смог лучше понять, что происходит, потому что прибыл в Россию как раз вовремя, чтобы оценить, насколько велики различия между старой и новой жизнью племен.

Глава 6 Непризнанная революция