В поисках советского золота. Генеральное сражение на золотом фронте Сталина

Казалось, что сильнейшее землетрясение изменило значительную часть привычной для нас жизни. Мои старые знакомые в Кочкаре пребывали в замешательстве, не понимая, что на них обрушилось. Нормальная деятельность городка была полностью расстроена; магазины, рынок, деньги и образ жизни людей стали другими.

Во-первых, мне было ясно, что Россия вступила в период стремительной инфляции, подобной той, которую Германия пережила несколько лет назад. Когда я уезжал из Кочкара, за один рубль все еще можно было купить четырех цыплят, или сто огурцов, или сто яиц, или двадцать арбузов, или шесть фунтов мяса. На рынке было полно самых разнообразных местных продуктов питания, о чем я рассказывал ранее, а также привозных апельсинов, лимонов и рыбы. Магазины одежды и промышленных товаров имели хороший ассортимент.

За несколько месяцев моего отсутствия цены совершенно вышли из-под контроля. Сливочное масло, которое раньше стоило пятьдесят копеек, или полрубля, за килограмм, теперь имело цену восемь рублей (сегодня оно стоит шестнадцать рублей, причем самого низкого качества). Яйца, которые раньше стоили рубль за сотню, теперь – рубль за штуку. Несколько месяцев назад мы могли купить целую телегу картофеля за пятнадцать рублей, теперь же нам приходилось платить двадцать рублей за небольшое ведро.

Представляю себе, что думали американские инженеры, приехавшие со мной в Россию. Я пообещал им: они смогут прожить на триста рублей в месяц, но было ясно, что теперь не прожить и на тысячу. Они, должно быть, решили, что я приукрасил и другие условия. Я сказал им, что в магазинах довольно приличный ассортимент товаров, они же нашли их полупустыми. Я сказал им, что в изобилии хорошая еда по низким ценам; они обнаружили, что продукты трудно достать, а цена возмутительно высока. Крестьянский рынок в Кочкаре, где я однажды видел одновременно до полутора тысяч телег со всевозможными продуктами, сократился до полудюжины жалких повозок с сидящими на них унылыми крестьянами.

Так много всего происходило одновременно, что никто, казалось, не понимал, в чем дело. Мужчины и женщины, с которыми я общался, были слишком заняты и измотаны, чтобы задуматься о том, что происходит. Добыть достаточно еды и одежду для себя и своей семьи с каждым днем становилось все труднее, на это требовалось затратить много энергии и времени. Промышленность развивалась более быстрыми темпами, и этот темп отнимал все силы и у рабочего, и у управленца. Все газеты, книги, журналы и радиостанции в стране контролировало правительство, которое, в свою очередь, контролировали коммунистические политики. Используя все средства массовой информации, коммунисты приводили одни и те же объяснения происходящего. Большинство людей вокруг меня либо принимали эти объяснения, либо молчали, если у них были какие-то сомнения, как делают и сегодня.

Оглядываясь сейчас на этот период, в свете того, что стало известно позже, я прихожу к выводу, что единственные, кто знал суть совершающего в это время, – коммунистические лидеры в Кремле. Они разработали для себя программу реформ, но держали ее истинные цели в секрете, как генералы армии, которые наметили внезапную операцию против врага.

В данном случае «враг» состоял из всех групп, которые, как предполагалось, не должны были быть «социализированы», и всех других, которые по той или иной причине угрожали помешать коммунистической кампании. Генералы в Кремле намеревались уничтожить все эти группировки тем или иным способом.

Революция 1917 года была направлена против императорской семьи, аристократов, крупных коммерсантов и землевладельцев; она отменила частную собственность на банки и железные дороги, шахты, леса, фабрики и крупные поместья. Затронуло это не так уж много людей – всего три или четыре миллиона; многие из них бежали из страны; те, кто остался, все еще подвергались остракизму, вынуждены были выживать, опускаясь все ниже по социальной лестнице.

Но теперь, дав стране несколько лет на восстановление, коммунисты снова взялись за реформы, и на этот раз дело касалось гораздо более крупных социальных групп, миллионов там, где революция 1917 года затронула только тысячи. Самой большой работой, которую они взяли на себя, поистине огромной, была реорганизация крестьянства, которое в то время составляло около 85 процентов всего населения. Коммунисты развернули кампанию по лишению собственности миллионов наиболее успешных мелких сельхозпроизводителей, которым было присвоено неприятное прозвище «кулаки», и превратили все крестьянство в дольщиков государственных или контролируемых государством крупных ферм, использующих сельскохозяйственную технику. Следует отметить, что к этому времени все российские фермеры были бедны по американским стандартам; действительно зажиточные землевладельцы лишились собственности еще в 1917 году.