В поисках советского золота. Генеральное сражение на золотом фронте Сталина

Моя жена, сказав, что предпочтет рисковать вместе со мной, нежели переживать, оставаясь дома, составила мне компанию. Кроме того, я взял с собой нашего московского шофера и русского технического помощника. Нам потребовались спальные принадлежности и посуда на четверых, а также достаточно личных вещей, чтобы хватило на несколько месяцев, и некоторые продукты питания – специи, кофе и разные консервы, которых, как я знал, было не найти в Казахстане. Нам также нужно было иметь достаточный запас бензина и масла, чтобы преодолеть пятьсот миль, так как были участки, где мы не могли надеяться заправить автомобиль.

Я устроил багажные полки на переднем и заднем бамперах, а на подножки прикрепил ремнями пятигаллоновые канистры с бензином. Естественно, все было сделано очень надежно, так как я знал, чего ожидать. Мало того что дороги представляли собой старые верблюжьи тропы, так еще на всем маршруте было только два моста, недалеко от крупных уральских городов. Я знал, что нам придется пересекать реки, которые в это время года разливаются из-за таяния снегов, на паромах в виде платформы из досок, установленной на паре лодок, управляемых только течением.

Поездка по Уралу прошла без происшествий. Уральские рудники работали стабильно, так что мы нигде подолгу не задерживались. После того как покинули Урал и въехали в казахские степи, местность стала плоской, как пол, с едва различимыми ориентирами. День за днем мы продвигались по одним из лучших пастбищ, которые я когда-либо видел, все они были хорошо орошены реками и озерами, и их хватило бы для содержания стад, которые, вероятно, могли бы прокормить всю Европу.

Но стад здесь не было; мы видели только миллионы диких гусей и уток, перепелов и тетеревов, горных птиц и изредка волков. Также попадалось много диких степных индеек; птицы весили до сорока фунтов. В отличие от американских сородичей они не гнездятся на деревьях, так как в казахских степях нет деревьев.

Я уже упоминал, как кочевники были изгнаны из степей в 1929 году и в последующие годы и как они уничтожили большую часть своих стад, когда власти попытались объединить их в колхозы. Я был свидетелем этого процесса, который сопровождался применением силы в случае сопротивления кочевников, а позже внес свой вклад в подготовку тысяч этих бывших скотоводов для работы в шахтах. Но пока не совершил это долгое путешествие по степям, не осознавал, насколько разрушительным был процесс, который русские называют деномадизацией и коллективизацией кочевников.

Кочевые племена сильно пострадали как во время первой, так и во время второй революций. Во время Гражданской войны, последовавшей за 1917 годом, их лошадей и овец конфисковывало то одно, то другое воинство; а затем в 1921 году, когда по России прокатился величайший в современной истории голод, казахские стада и отары еще больше сократились, так что в 1923 году поголовье домашних животных в Казахстане составляло всего около 30 процентов того, которое было в 1916 году. Естественно, кочевники страдали, поскольку почти полностью зависели от своих животных: те давали им еду, одежду и средства к существованию.

Но в 1923 году их стада снова начали прирастать и к 1928 году вернулись к нормальному состоянию. На огромных пастбищах, не только в Казахстане, но и в окрестностях Южного Урала и Сибири, выращивали животных, которые могли бы легко обеспечить мясом, молочными продуктами и шерстью всю Россию. В Казахстане около половины всех животных овцы, остальные – лошади и молочные кобылы, козы и верблюды.

Кочевники вполне благоприятствовали, когда я впервые приехал в Россию в 1928 году. Их стада увеличивались с каждым годом и в достаточном количестве обеспечивали мясом и молочными продуктами как их самих, так и миллионы городских жителей. Сравнительное преуспевание кочевников в какой-то степени объясняло дешевизну и изобилие продуктов питания в наш первый год на Южном Урале.

Кочевники снова оказались в числе пострадавших, когда в 1929 году началась вторая коммунистическая революция. Кочевники были отсталыми и суеверными, и я могу понять, почему коммунистические реформаторы считали, что действуют во благо, разрушая их старые формы жизни и убеждая их, а порой заставляя силой, принять образ жизни, который считался более цивилизованным и разумным.

Однако в этой поездке, когда мы день за днем продвигались в нашем автомобиле по этим равнинным пастбищам с яркой зеленой травой, усыпанной разноцветьем полевых цветов, я сопереживал тем кочевникам, которые сопротивлялись насильственному превращению их в пролетариев. Я начал проникаться духом скотоводов, которые веками населяли эти плоскогорья со своими животными, летом жили в своих войлочных юртах, а зимой переезжали в саманные деревни. Я понимал, почему им нравилась такая жизнь, пусть и не самая прогрессивная по современным стандартам. Я даже стал разделять их готовность бороться за этот образ существования с теми, кто угрожал лишить их его.