В поисках священного. Паломничество по святым землям

– Но как найти истинного наставника? Каждый второй учитель норовит стать аватаром или спасителем мира, – пожаловался я. – Кому же верить? Ум может сотворить что угодно.

Свами тихо засмеялся.

– Тебе следует понять Индию, – сказал он. – Здесь каждый – аватар.

Он на мгновение задумался, а потом процитировал строчку из Бхагавад-Гиты: «Когда ум выходит из густого леса заблуждений, ты забываешь все, что слышал или когда-либо услышишь».

На следующее утро, перед моим отъездом Свами бродил вдоль возвышенности и собирал особые гималайские цветы, которые никогда не увядают.

– Вот, храни их, – сказал он. – Хари О-О-О-М-М-М…

Калькутта

По пути в Калькутту я посетил Тадж Махал. Это грандиозное, возможно, самое великолепное из всех архитектурных чудес этого мира, не являлось при этом храмом Бога. Это был храм женщины. В основе традиции, как правило, лежит выбор. Либо священный храм Бога, либо страсть человеческого сердца. Но это поразительное сооружение, контрастирующее с глубиной неба над Агрой, говорит на другом языке – на языке завершенности, а не выбора.

Симметрия стен, длинные галереи и зеленые сады погружают ум в медитацию, открывая перед ним совершенство Аллаха, Верховного духа, чья кристальная целостность отражается не только в роскошном убранстве храмов, но и в дороге, ведущей к ним, и паломниках, ступающих по ее тверди – в спрятанных за чадрой таинственных женских взглядах, в людских сообществах, в преходящих династиях, в самой смерти.

В Калькутте осталось богатое наследие британского правления – готические здания и мощеные камнем дороги. Из канализационных труб под главным мостом, распростершимся над водами Ганги, лился мощный поток грязи. В этом месте Ганга, как и многие другие индийские реки, впадает в Бенгальский залив. Здесь великая река заканчивается, достигает своего предела. Индуисты, мусульмане, жители холмов, харрапаны, гунны, британцы, бенгальцы, тамилы, тибетцы – этот пестрый и противоречивый поток в конце концов впадает в недоступную обыденному пониманию завершенность.

На фоне чванливого великолепия старой империи, напоминающего застывший фантом, непрерывным потоком проносятся уличные торговцы, пешеходы, попрошайки и бизнесмены. По улицам катят небольшие автобусы, в которых мужчины и женщины сидят раздельно. На каждом углу разложены разрезанные на части длинные зеленые плоды кокоса, продаваемые за сущие гроши, а выеденная кожура валяется вдоль обочин. Полицейские, одетые в белую униформу – короткие штанишки и широкополые черные шляпы – создают атмосферу абсурдного английского шоу.

Бенгальцы, известные своей немногочисленностью, держат себя с достоинством. Для бенгальцев северные области Индии представляют собой территорию интеллекта и мудрости, в которую, по преданию, отправились несколько избранных браминов с целью создания идеального потомства. К их родословной относятся Чаттерджи, Бхаттачарьи и другие безупречные бенгальские роды. Великие отцы-основатели религии и вдохновители масс, Чайтанья Махапрабху и Рамакришна Парамаханса происходили из Бенгалии, равно как и многие мудрецы-поэты, например Ауробиндо и Тагор. Многие считают, что высокоинтеллектуальное сознание бенгальцев было воспитано кокосовым орехом, который считается плодом мудрости.

На вокзале в Ховрахе стены были заклеены объявлениями с предложениями чудесных исцелений и легальных недорогих абортов – всего семьдесят пять рупий, что равняется примерно восьми долларам. Мимо прошла одна из монашек ордена Матери Терезы, одетая в чистый белый костюм. Ее вид вызвал в моей памяти воспоминания о Матери Терезе, с суровым лицом принимавшей новых членов в свой орден в Бронксе. «Любовь реальна только там, где есть боль», – говорила она.

Я прогулялся по станции. Боль и страдания были повсюду. И не только здесь: если сравнивать Калькутту с другим местом, то город этот более всего похож на южные районы Бронкса, в котом мусор горит на улицах прямо на фоне величественной Эмпайр Стейт Билдинг. Но дома этого как-то не замечаешь. Чувства твои немного притупляются, и часть реального мира становится незаметной. А здесь было слишком много людей и слишком мало места. Когда я был в Калькутте, на улице стояла адская жара. На перроне толпились бедняки и калеки. У кого-то не было рук, у кого-то были изуродованы лица. Казалось, здесь воцарилась неутолимая жажда. Здесь никому не удалось бы отстраниться от этой ужасной картины, посчитав ее «всего лишь уделом отдельных душ», «обстоятельствами сна» или «неизбежным опытом земного существования». Нет такого человека, который бы не боялся абсолютного голода или абсолютной утраты.

Рамнатхапур