В поисках Священного. Паломничество по святым землям.

Йог зажег еще одну свечу, на этот раз рядом с собой. Сидя на троне из газет, он был похож на бога Брахму. С каждым взмахом его веера до меня, вместе с прохладным воздухом, доносились волны его энергии. Ощущение это было слишком сильным, и мои натренированные поза и спокойствие пошатнулись. Я хотел предстать перед ним в качестве истинного искателя, садху с Запада, знающего индийский путь. Но вместо этого перед взором моим предстала вся моя жизнь, со всеми ее конфликтами и хитросплетениями. С каждым взмахом веера росло новое чувство, полное раздражения и отчаяния. Я изо всех сил пытался держать себя в руках, но это оказалось выше моих сил.

Меня разрывало между потоком божественных переживаний и безмолвной пропастью медитации. Эти два опыта были взаимоисключающими, и я не мог сделать выбор между ними. Каждое движение веера в его руке только сильнее разжигало пламя раздражения.

Затем Свами резко прекратил размахивать веером и спросил, как меня зовут. За время жизни у меня накопилось много имен, и я спросил, какое именно его интересует. Он спросил их все, записал на оборотной стороне конверта и уточнил правильность написания. Он глазел на конверт в кромешной тьме. Мне было жутко интересно, что он задумал, но я не посмел спрашивать его. Он снова замахал веером, и мне стало еще больше не по себе от этого. Так продолжалось еще минут десять, а потом я услышал его слова.

— Так... и что этот нищий может сделать для тебя? — Он всегда называл себя «этот нищий», и в общем-то, вполне соответствовал этому образу. На нем были лохмотья, на лице топорщилась длинная седая борода. Но кожа была гладкой, глаза сияли и все тело излучало сильную энергетику. К этому моменту я готов был взорваться. Я потерял самообладание, и слова сами слетели с моих уст:

— Свами, прошу тебя, залечи эту рану!

Йог засмеялся.

— Люди думают, что этот нищий умеет залечивать раны! — он смеялся, и его звонкий голос эхом отражался от стен пустой комнаты. Потом повисла тишина. Мне еще никогда не было так дискомфортно. Я попытался принять уверенную позу, выпрямить спину. Я просто не мог позволить себе тратить время этого великого махатмы на эмоциональные излияния. И продолжал смотреть на него: он безмятежно восседал на кургане из газет, спокойно помахивая веером.

Сзади в комнату вошел ученик с подношениями для Свами. Гуру говорил с ним на тамильском. Ученик вышел, но вскоре вернулся с двумя чашками молока и миской. Одну чашку он поставил передо мной, а другую — вместе с миской — рядом с йогом. Тот знаком дал мне понять, чтобы я пил, а сам налил молока в миску для собаки, которая тут же подбежала и стала жадно лакать его. Собаку звали «Саи Баба». Допив молоко, «Саи Баба» бросился ко мне и улегся в ногах, оставаясь там до тех пор, пока я не ушел.

Я запомнил смех йога и слова «Люди думают...»

— Честно говоря, Свами, я ни во что не верю, — сказал я.

Услышав это, он вскинул руки к потолку и воскликнул:

— Господи, Боже мой! — и снова тишина.

В городе опять зажгли свет, и я лучше мог разглядеть комнату. Она выглядела контуженной. Повсюду были разбросаны обрывки газет и какой-то мелкодисперсный мусор. Стены осыпались. Рядом с йогом лежало множество атрибутов культа. Горы окурков, монеты, клочки бумаги, кружки, веера и многие другие загадочные предметы, о предназначении которых оставалось лишь догадываться.

Потом он завел речь о пути служения и знания.

— Твой путь — бхакти бхава, — сказал он, уточнив, что значение одного из моих индийских имен было «Боготворить».

— В остальном садхана может служить основанием бхакти. Что бы ты ни делал, делай это так, словно делаешь подношение своей Иште********, — он ненадолго замолчал, а затем взял веер и продолжил махать им. — Для садхаки, то есть для искателя духовности, имя и форма имеют важное значение...

Он повторил, сделав акцент: «Имя и форма крайне важны для садхаки».

Затем Рамшураткумар выпрямился, и веер в его руках казался мне скипетром, излучающим энергию. Я почувствовал облегчение, подъем и невесомость. Он снова заговорил, но голос его в этот раз звучал загадочно и игриво:

— Но... для сиддхи (совершенного существа), для сиддхи, — повторил он снова, — имя и форма — это... — и просто взорвался смехом, забился в безумном восторге, сотрясавшим пространство всей комнаты, сотрясавшим мой ум... сотрясавшим все!

Некоторое время спустя он продолжил говорить со мной спокойным тоном:

— Выйди за пределы имен и форм. Для сиддхи здесь нет никакого конфликта.

Нет конфликта — в этих словах я почувствовал грандиозную мощь. Я снова погрузился в молчание, но в этот раз оно далось мне с легкостью.

Затем Свами начал петь во весь голос: «Джайя Хануман, Джайя Хануман, Джайя Хануман, Джайя Хануман». Он пел несколько минут.

— Ну что, рана залечена? — улыбнулся он наконец мне. Так мы сидели. Потом он резко наклонился, заглянул в мои глаза и спросил:

— Так ты ни во что не веришь? Не веришь в Рамана Дас?