В поисках Зефиреи. Заметки о каббале и «тайных науках» в русской культуре первой трети XX века

Понадобился Андрею Белому переход от жара к Заратустре, – он апострофирует: Зар – Жар – Шар: – Zaratos, Zarel, Zarathustra. Вот ему надо свести каббалистических сефиротов с страной зефиров, мечтаемой ими (им? – К. Б.) Зефиреей, и он называет их зефиротами, хотя для этого нет никаких оснований, кроме надобности Андрея Белого. Ясно, что по этому пути сплошной натяжки можно прийти куда угодно; только остаться там нельзя, – ибо наскоком ни страну, ни истину взять невозможно. <…> Если бы критерием глоссолалии была только бессмысленность, то приведенный отрывок есть, конечно, глоссолалия. Но у глоссолалии есть еще необходимый признак: подлинность. Взывающий к Богу Фолдырь царимей316не раздвоен: он верит до конца в молитвенность своего возгласа. Андрей же Белый так же хорошо, как и мы с вами, знает, что Азия сама по себе, а фантазия – сама по себе, что созвучие это так же случайно, как портной и патриарх Ной. <…> Знает и отмахивается от этого знания: легче без этого груза317.

2.8. «Каббалистика» Андрея Белого

Как мы видели, упоминания о каббале (каббалистике, «кабалле») встречаются в сочинениях, письмах, дневниковых записях Андрея Белого на протяжении всей его творческой биографии. Вполне очевидно, что он узнал о ней, воспринял ее в русле своего интереса к истории древних мифологий, языков, многолетних оккультных поисков прежде всего благодаря своим контактам с людьми, интересовавшимися теософией, антропософией, розенкрейцерством. Собственно, он и сам к ним принадлежал. Была ли она ему интересна как собственно еврейское наследие? Вряд ли, ведь он специально не интересовался иудаизмом, еврейской мыслью (в отличие, скажем, от Флоренского или Розанова). Эта эзотерическая традиция была важна для него как значимая часть древнего, праисторического (в понимании теософов) знания, сохраненного в различных религиозных и философских учениях. Для него было важно также, что каббала тесно связана с числами и буквами (то есть математикой/нумерологией и языком), астрологическими расчетами и некоторыми магическими операциями. В первом случае, говоря о праисторическом знании, он обычно использует термин «каббала», во втором – «каббалистика». Вспомним эпизод из романа «Серебряный голубь», в котором Дарьяльский высмеивает смешивающие всё и вся глобальные проекты студента Чухолки (в образе которого Белый с иронией вывел своего ближайшего друга А. С. Петровского)318:

– Эге! – отмолчался Дарьяльский, чтобы остановить вовремя этот бессвязный поток, могущий в любую минуту превратиться в совершеннейший океан слов, в которых имена мировых открытий перемешаны с именами всех мировых светил; теософия тут мешалась с юриспруденцией, революция с химией; в довершение безобразия химия переходила в кабаллистику, Лавуазье, Менделеев и Крукс объяснялись при помощи Маймонида, а вывод был неизменно один: русский народ отстоит свое право319.