В полдень на солнечной стороне

Как-то на разбор удачно сложившегося боя своего батальона Пугачев явился в штаб дивизии в сопровождении сержанта Лазарева — командира противотанкового орудия. Когда дали слово Пугачеву, он приказал Лазареву:

— Доложи. — И пояснил: — Сержант Лазарев три танка подбил лично. Этим бой и выиграли. А я в бинокль глядел — как зритель!

За все эти выходки Пугачев кое у кого из военачальников более чем не пользовался почетом. Но комдив Лядов, хотя и неоднократно взыскивал с него за подобное, угадал в нем для многих еще скрытое дарование, заметив искры командирского таланта, умение смело находить и применять всегда новые приемы боя именно в тот момент, когда они решали исход. И он, неведомо для Пугачева, поддерживал его вопреки мнению некоторых военачальников.

И у Петухова на всю жизнь остались в памяти сердца слова Пугачева:

— Я старше тебя по званию и должности, и ты мне подчиненный, так же как в твоей роте все тебе подчиняются. Но как ты от бойцов своей роты зависим, так и я от тебя, старший командир, завишу. Какие у нас люди, такие и мы. Оторвешься от такого сознания, припишешь хоть чуть себе лично от бойцов геройство, как командиру тебе крышка. Не ты людей собой возвышаешь, а они тебя собой возвышают. Наше дело содействовать во всем их возвышению, тогда ты как командир на высоте. Значит, на виду у всех, со всех сторон, во всем заметен! Для примера, допустим, пуговица у тебя одна на гимнастерке не застегнута, а у бойца заметишь — вся грудь нараспашку. Станешь замечание делать, а он на твою пуговицу смотрит. И не уважает. Так во всем может быть. Поэтому и сказал тебе про пуговку, что такое для нас, командиров, опасно, — и, с ухмылкой протянув руку, застегнул клапан кармашка на гимнастерке Петухова. А потом все же опустил глаза и опасливо осмотрел и свою гимнастерку.

Может, в этом стыдно и неловко признаться, но на фронте Петухов при всем другом главном для него с Соней, хоть и втайне, но снисходительно сознавал свое превосходство в том, что кроме всего прочего он все-таки офицер, а она — рядовой боец второго эшелона. Он каждодневно подвергается смертельной опасности, а она — нет. И во время каждого боя она о нем тревожится, а не он о ней. И в ее словах любви к нему всегда была доля волнения за него и гордость им, когда он отличался в бою.

И сама смерть уже не казалась ему такой страшной. И в бою он уже думал не только о том, как видят его солдаты, он как бы чувствовал присутствие Сони. Старался позаметнее выделиться там, где всего опаснее, хотя не всегда в этом была строгая необходимость. Но в расчете, что кто-нибудь об этом скажет Соне, он стал, как пренебрежительно говорил Пугачев, «выпендриваться». И когда Соня потом жалобно упрекала его, что он, не щадя себя, не щадит ее самое, он выслушивал такие слова с удовольствием, видя в этом душевную зависимость Сони от него.

После войны все это отпало, исчезло. Петухов должен был как бы заново, с нуля, начинать обосновывать соотношение своего «я» с Сониным. И тут все было уже не так ясно и просто, как на фронте. Понадобилось выучиваться в мирной жизни тому, от чего на фронте он был избавлен, и он совсем не был осведомлен, что нужно для жизни вдвоем и без чего она может не получиться.

Убедившись в бытовой беспомощности Петухова и даже растерянности, Соня властно взялась за их жизнеустройство, обнаружив в этом волю, ум, энергию, сноровку.

Петухов стал ее подчиненным, причем малоспособным.

— Тебя твоя мать избаловала! — упрекала Соня. — Ничего не умеешь!

Поскольку это было справедливо, Петухов покорялся приказаниям Сони, чувствуя в ее семейных заботах нечто такое, что нисходило на него раньше, дома, от матери.

И в любви к Соне у него прибавилось то, что испытывал благоговейно к своей матери.

И Соня, оставаясь Соней, приобрела новое во власти над ним, более глубокое, сильное, цельное, безраздельное: она вобрала его в свою жизнь, ставшую его жизнью, в той поглощающей полноте, когда сознание его все больше наполнялось тем, что было присуще и Сониному самосознанию.

Все более проницательно и полно узнавая друг друга, дивясь своим открытиям, радуясь, а иногда и огорчаясь ими, они познавали в себе то, что доселе для них самих было скрыто или казалось незначительным, но в совместной жизни оказалось очень важным.

Они прилаживались друг к другу своими характерами, вкусами не бесконфликтно, но взгляды и привычки у них давно были одинаковые.

30

Человек уверен в том, что он лично сам пережил.

Заводскую технику Петухов знал еще недостаточно. Но, беседуя с фронтовиками, он уловил то, что жило и в его мыслях.

В последние годы войны армия получала не только все больше и больше техники. Но и техника эта становилась все лучше, совершеннее, мощнее.

Что касается бронетанковых сил, авиации, то с получением новых, все более совершенных образцов экипажам надо было периодически проходить вроде бы курсы повышения квалификации, чтобы полностью овладеть новшествами.

Техника мощно и всесторонне вторгалась в армию.

Хромированные каналы стволов стрелкового оружия значительно облегчали их чистку посла боя.