В полдень на солнечной стороне

После фронта условия жизни, в которых оказались Петуховы, представлялись им исключительно благополучными и благоприятными. В армии они привыкли всегда и везде быть со всеми. И в штатской жизни вначале пугались своего одиночества. Но, оставшись вдвоем, открывали друг в друге новое, неизведанное, все более привлекательное и неожиданное; и иногда им казалось, что их не двое, а много — они сами, но все время разные, потому что все время обнаруживали друг в друге различные грани характера, оттенки чувств и множество всяческих мыслей по существенному поводу и без всяких поводов, мыслей, в которых важно и интересно было разбираться.

И поскольку их взгляды, вкусы, опыт жизни сложились на фронте, все, ныне окружающее их, они соотносили с прежней своей фронтовой жизнью.

Поэтому частенько многотрудности послевоенной жизни ускользали от их понимания.

Теперь Петухов никем не командовал. Здесь, на заводе, — он, как и в армии, начал путь с рядового, необученного. И если на фронте последние годы чувствовал себя вполне зрелым, многоопытным и дольше других прожившим, то на заводе он как бы вернулся к своему послешкольному положению. Надо было самостоятельно осваивать жизнь и находить в ней свое место, в то время как заводские, те, кто моложе его, уже занимают прочные командные места.

В армии, для того чтобы тебя приметили, достаточно первого боя, ибо в бою человек выявляется полностью.

Повседневность рабочего труда, постижение всех его тонкостей требует от человека терпеливого, тщательного, последовательного накопления опыта, овладения не только рабочими приемами, навыками, знаниями, но и своей волей, вниманием, душевным настроем, потом он обретает увлеченность своим трудом и со временем так овладевает им, что сам властно вносит в способы и приемы труда нечто новое, первооткрытое.

Именно тогда человек в неизменном звании рабочего обретает почтительность к себе, громкое имя. Возникают целые рабочие дивизии последователей его мастерства, приемы которого называются по всей стране его именем.

С благословения и при опеке Золотухина Петухов получил разрешение несколько увеличить режим резания при обработке втулки. И чтобы дать возможность Петухову, как выразился Золотухин, насобачиться на этой простейшей детали, он забрал у других наряды на нее и отдал их Петухову, вручив ему также запас своих резцов, самолично заточенных, и подготовив для этого весь инструментарий, положенный Петухову, а также дал несколько своих хитроумных оправок, значительно облегчавших и ускорявших операции по смене инструмента.

И получилось так, что Петухов своим усердием не только оправдал доверие Золотухина. В конце одной из смен вдруг обнаружилось, что он за смену выполнил два плановых задания. Поскольку завод не всегда укладывался в план по производству продукции, это, конечно, волновало и удручало всех. Хотя втулки и не лимитировали производства и их имелся изрядный запас, директор завода, исходя, как он выразился, из принципиальных соображений, придал, данному факту не только общезаводское значение.

Выходя из цеха, Петухов ошеломленно увидел свою увеличенную до огромных размеров физиономию на фотографии, вывешенной на заводской доске Почета. Затем о нем напечатали в многотиражке, а вслед за ней в городской и областной газетах. К нему стали обращаться с просьбами поделиться своим новаторским опытом. Его фамилию стали называть, когда избирался состав президиума разного рода собраний.

Петухов вначале совестился всего этого, говорил Золотухину, конфузясь:

— Ну чего они, в самом деле? Это же все не мое, а от вас нахватал — ваше!

На что Золотухин отвечал пренебрежительно:

— Ты меня со втулками не касайся и даже и не упоминай. Шимпанзе за сахар такому обучить можно, не то что человека. — Советовал: — А ты пока терпи — воодушевляйся! Овладевай простой работой, на ней постепенно набирайся ума на более ответственную заготовку. Это тебе пока все равно: будто в лес с ружьем пошел, а вместо зверя и дичи в лукошко грибы собираешь. Пока ружьем не овладел, грибы брать — тоже правильно и полезно.

Соня сказала сияя:

— Я уже думаю, не пойти ли нам с тобой снова в загс?

— Это зачем? — встревожился Петухов.

— Ну, когда мы с тобой регистрировались, я свою фамилию оставила, думала — «Петухова» смешно звучит. А сейчас: «Петухов! Петухов! Выдающийся ударник! Заводская слава!» — Добавила смущенно. — Даже в клубе, узнали, что я Петухова, сменили билет на первый ряд, где сидят все лучшие.

Прижимаясь, водя своими теплыми губами по его лицу, с полузакрытыми глазами, с манящими тенями от ресниц, она говорила шепотом:

— Я так рада! Ты теперь снова не просто так, а как раньше — лейтенант, а я самая рядовая, и ты меня любишь, хоть я и рядовая.

Петухов спросил обеспокоенно:

— Так ты что?.. И на фронте только за то, что я лейтенант был? За это?

— Когда я не жена была, кто ты был, не имело значения, а вот жена — это совсем другое. Все, что в тебе есть, мое тоже. Понимаешь?

Но когда Соня пытливо и увлеченно расспрашивала, как он сумел работать лучше всех, Петухов мямлил, бормотал что-то невразумительное.