В полете. Мир глазами пилота

Да и название «Лос-Анджелес», по-моему, самое красивое среди всех имен мегаполисов – мелодичное, навевающее на мысли о полете и сказке, воплощением которой до сих пор остается для многих этот город, на вид – воплощенное противоречие, просторный и тесный одновременно, ночью с высоты он выглядит настолько великолепно, что кажется, это особое световое благословение, полученное Лос-Анджелесом за свое имя. По ощущениям разворот над Лос-Анджелесом после заката солнца не сравнится ни с чем. С одной стороны – электрифицированный расцвет американской ночи, с другой же, там, где крыло самолета простирается над океаном, – звездное небо.

Ночной город может явиться тебе и после того, как самолет пересек не континент, а море. Совершенно незабываемый опыт – прилетать ночью на Восточное побережье Америки, в край громадных городских агломераций, где жизнь всегда бьет ключом. Кабину переполняют дразнящие намеки на то, что берег близок. Мы переключаемся с длинноволнового радио на более короткие и более качественные частоты. Оживают и приходят в движение стрелки на навигационном дисплее, указывающие на наземные радиовышки, – они нащупали контакт с первыми прибрежными станциями. Вскоре после этого на горизонте появляются первые огни.

«Боинг-747» почти закончил свое путешествие через океан; он двигается против ледяного ветра, по дуге приближаясь к свету с берега. Я уверен, что в эти мгновения являет себя округлость Земли: планета поворачивается к нам, словно длинное элегантное лицо; на горизонте вырастают сияющие зубцы городов.

Прилет в Америку – волнующее событие, ведь приближаясь к ее сверкающему огнями побережью, невозможно не вспомнить, что раньше путешествие через Атлантику занимало не шесть часов, а шесть недель. Кроме того, здесь наверняка присутствует и чувство древнего инстинктивного облегчения: после долгого путешествия над водой (как ранее по воде) наконец-то показалась суша. Но больше всего мне нравится скорость, с которой приближается берег. Есть что-то удивительное в том, как далекая горизонтальная линия огоньков разрастается, разворачивается, по мере того как меняется угол зрения, и являет глазу широкие реки электричества, что текут вдоль дорог и каналов к городам, расположившимся по периметру континента.

Мало где в мире побережье выглядит настолько ровным и хорошо освещенным, как на востоке Флориды. Граница между водой и светом подобна длинному раскаленному лезвию, через которое мы перелетаем на последнем снижении на пути к Майами. Особенно эффектно это выглядит после шести-семи часов ничем не нарушаемого океанического мрака. Несколько лет я не летал в Майами, и, когда наконец снова попал туда, город показался мне еще более похожим по силуэту на Гонконг – и еще больше очаровал своим изгибом. Майами – сияющий в ночи культурный мост между Манхэттеном и Рио.

Я знаю пару симпатичных песен, в которых герой покидает Нью-Йорк, но моя любимая «воздушная» песня о нем – та, в которой герой прибывает с моря. Город выглядит так, словно над Манхэттеном опрокинули огромную чашу пикселей, и они рассыпались по полуострову, вросли в пригороды и растворились понемногу в темных лесах континента – такая вот компьютерная космогония. Ближе к берегу темная вода рек и заливов посверкивает в электрическом золоте отраженного света, а дальше – наоборот, воду дробят огоньки кораблей. Будто осенняя буря сорвала с земли частички света и швырнула в прибрежные волны.

Когда следуешь из Америки на восток, появление Ирландии знаменует близость окончания как ночи, так и самого рейса.

Даже после самого рядового трансатлантического перелета вид Ирландии вызывает в памяти «день возвращенья»[23], которого Гелиос навсегда лишил спутников Одиссея. Земля, что предстает твоему взору, сплошь покрыта светящимися прожилками – зажженные человеком огни изукрасили узорами темноту, древнюю, как сама история. Наиболее плотная иллюминация на побережье – там искусственное освещение не гаснет, даже когда горизонт озаряет восход. Подлетая к Ирландии, я думаю о наполовину проснувшихся деревнях, о рыбаках, уже выбравшихся из своих домов на берегах, изогнутых причудливо, как чернильные силуэты в тесте Роршаха. Вот он – «день возвращенья» и его простой пейзаж; вот земли, оплетенные нитями мягкого света, сулящие конец нашему ночному странствию через океан.