В полете. Мир глазами пилота

Существует занятная классификация степеней освещенности. Когда солнце начинает снижаться, сперва наступают «гражданские сумерки». За ними следуют «навигационные сумерки», определяемые по последним лучам света, при которых на море виден горизонт – это было чрезвычайно важно для навигации в прежние времена. Наконец наступают «астрономические сумерки», когда небо достаточно темное, чтобы можно было проводить большинство наблюдений за небесными телами. В авиации с солнечным светом связано множество правил – например, в темноте меняется освещение в самолете или на взлетно-посадочной полосе. Типичное авиационное определение дня – «время между началом утренних гражданских сумерек и окончанием вечерних гражданских сумерек применительно к местному воздушному пространству».

В кабине у нас есть справочник, набитый таблицами, указывающими, когда солнце встает и садится в разных точках земного шара. Сухие цифры – отличное средство против фокусов небесного светила; сверяясь с ними, мы узнаем, каков будет свет в городах, над которыми нам предстоит пролетать. Особого величия в такой «книге света» нет – это лишь перечень цифр и населенных пунктов, тесно набранный на листах газетной бумаги. Но, когда я вынимаю ее из ящика в кабине, она кажется артефактом будущего – книгой дней наших городов, томиком из библиотеки воздушных судов, путешествующих между этими городами в лучах восходящего и заходящего солнца.

Один из бывших коллег моего отца, работавших с ним в Бразилии, все еще живет в Сальвадоре – на обширном северо-восточном побережье страны. Сейчас Эдуардо уже за восемьдесят. Мы с братом знаем его всю жизнь, так что зовем его дядюшкой – дядей Эдуардо. Его фламандское имя «образилилось», как и имя моего отца, который из Йозефа или Джефа стал Жозе, – и этот вариант ему так понравился, что он продолжил так себя называть, уже переехав в США. Раз в два-три года Эдуардо летает из Сальвадора в свой родной Брюгге. Он рассказывает, что всегда тщательно подбирает себе место на длинные ночные перелеты, обычно предпочитая восточную часть самолета – правую, если лететь на север. Так он может наблюдать рассвет и приближение европейского берега – объясняет он, как что-то само собой разумеющееся. Обычным пассажирам в долгом полете важнее всего, чтобы было куда вытянуть ноги, а дяде Эдуардо необходимо пространство для воображения.

Эдуардо однажды спросил меня: кажется ему, или в самолете день наступает почти на час раньше? Это и впрямь так. Ночь и день в вышине не смешиваются, они спорят за место в небе, стремятся разоблачить соперника, ведут себя, как маленькие дети, которые указывают друг на друга и хохочут, когда взрослый спрашивает, кто это здесь напроказил. Эдуардо любит наблюдать, как на рассвете небо постепенно меняет цвет и синева нового дня все дальше и дальше проникает в звездную черноту. Он с улыбкой признается, что готов смотреть на это бесконечно.

Когда бортпроводники просят его закрыть шторку иллюминатора, чтобы не мешать другим пассажирам, он занавешивает окно одеялом и из-под него продолжает смотреть наружу. Он смотрит, как летит через океан, как совершается еще одно из его редких путешествий на север, из расположенного почти на экваторе садика с какао и корицей – на родину предков, где люди диву даются его старомодному выговору и лексикону. Он смотрит на небо и на самолет, любуется тем, как воздушное время и пространство сливаются с его собственным временем и пространством.

В следующий раз, когда вы окажетесь в самолете, и с другого борта будет садиться солнце, поглядите в небо – прямо напротив заката. Сверху небо может показаться почти белым, но ближе к горизонту оно становится розоватого цвета, который затем обращается симфонией невероятных оттенков синего – такого великого множества оттенков, что вряд ли найдется земной язык, способный изобрести названия для всех них.

Среди этой невыразимой сини есть нечто, на что я во время учебы не сразу обратил внимание, – а ведь прояви я бо́льшую наблюдательность, то, возможно, стал бы пилотом гораздо раньше. Полоса густой, темной синевы выползает из-за горизонта по обе стороны от заходящего солнца. Один астроном говорил, что его мать называла такую полосу «покрывалом ночи», поскольку она как бы укутывает собой мир. Великолепный отрез полуночи становится больше, если устремить взгляд на точку на горизонте напротив заката. Эта тьма – тень самой Земли, спроецированная на воздушный экран. Иногда ее называют «темным сегментом»; при благоприятных условиях «покрывало ночи» можно увидеть и с Земли.