Я лечу из Лондона на юг Африки. Мы пересекаем с востока на запад Западноафриканское побережье, и на наших мониторах высвечиваются аэропорты Аккры, Котону, Лагоса; а за окном кабины тем временем мигают их огни. Мы проплываем над темным Гвинейским заливом. Я сообщаю диспетчеру наше местонахождение – объявляю точку маршрута, которой мы достигли, и время, когда мы это сделали; нашу высоту; следующую точку и примерное время ее достижения; наше местоположение после этого. «Вас понял, – говорит диспетчер. – Следующее донесение – на экваторе».
Меня аж дрожь пробирает: до сих пор я не могу привыкнуть к тому, что в мои должностные обязанности входит буднично отчитываться в том, что я только что влетел в другое полушарие. Я пытаюсь представить себе, как выглядел этот момент в старые времена, в эпоху океанских лайнеров, когда пересечение экватора, самой важной отметки на земной сфере, еще было значительным событием; как люди высыпали на палубу, поднимали бокалы.
Между тем на мониторах в нашей кабине экватор даже не отмечен. Когда надо узнать, пересекли мы его или нет, мы часто шутим, что кто-то должен пустить воду в раковине и посмотреть, в каком направлении она закручивается; более научный подход – заглянуть в бортовой компьютер и получить полный отчет о текущей широте и долготе. Десятые доли этих показателей постоянно изменяются – вместе с нашим положением в небе. Я наблюдаю за тем, как зеленые цифры, обозначающие широту, достигают нуля и затем словно попадают в зазеркалье: убавление северной широты переходит в прибавление южной. Затем я сообщаю диспетчеру: «Положение – экватор», – говорю я сквозь треск помех, нередких в этой части земного шара. «Вас понял, – отвечает диспетчер и добавляет: Хорошего полета. Доброй ночи».
Если минут десять смотреть в ночное небо из самолета – хоть из салона, хоть из кабины, – то есть все шансы увидеть падающую звезду. Мне порой встречается по дюжине за полет, притом что специально я их не высматриваю; они просто попадаются на глаза, я приглядываюсь, улыбаюсь и говорю себе: ну вот, еще одна. Я даже не обращаю на них внимание коллеги: все равно скоро полетит новая.
Когда наступает местная полночь, когда мы пересекаем середину дальней, темной стороны ночного кольца, направляясь на восток, навстречу рассвету, падающие звезды начинают встречаться намного чаще, поскольку небо над нами теперь обращено в направлении орбитального движения Земли вокруг Солнца и «захватывает» множество метеоров, что проносятся перед нами, как капли воды, которые ветер гонит по толстым оконным стеклам кабины. Я вижу столько падающих звезд, что мне уже трудно придумать новые желания, чтобы загадать, так что я решил ограничиться одним, которое, на мой взгляд, не пострадает от многократного астрального использования. Это скорее риторическое восклицание, чем пожелание, нечто вроде небесного «Приятного аппетита!» или «Будем здоровы!». Думаю, такое найдется у каждого пилота.
Как-то зимней ночью, еще до того, как я стал пилотом, я сидел у окна в левой части самолета, которым летел из Чикаго в Бостон. В обоих городах стояли морозы. По всему салону другие пассажиры – в основном люди из бизнеса, как и я, – тихонько работали на ноутбуках или листали финансовые газеты. Где-то на середине полета я выглянул в окно и заметил нечто доселе мною невиданное: это могло быть только северное сияние. Я уточнил у стюардессы, которая тоже смотрела на сияние из окна передней двери. Через несколько минут в салон вышел поразмять ноги один из пилотов. Он сказал мне, что его долгая карьера в авиации приближается к окончанию, и это ночное шоу – лучшее, что он видел так далеко к югу от Арктики.
Я вернулся на свое место и стал смотреть через заляпанный пластик иллюминатора. В то время компьютерные плееры часто сопровождали музыку яркой графической анимацией, так что я невольно подумал, что зрелище, открывшееся мне в окне, – точь-в-точь скринсейвер. Вскоре, однако, заснеженный пейзаж стал напоминать известный мне мир – не экран, а глубокую сцену, окруженную слоями плотных занавесей из мерцающего зелено-голубого цвета. Занавеси еле заметно колыхались и переливались оттенками. До той ночи мне случалось видеть фотографии северного сияния, но, как и в случае с фотографиями Земли с самолетов, на них не хватает движения, и это очень большой недостаток. Сияние медленно меняло форму, становилось то ярче, то тусклее – как молоко, льющееся в кружку с ледяным кофе, или краска, растворяющаяся в воде.