В полшаге (СИ)

Я для тебя лишь тень на стене,

Я прячусь в воздухе и луне,

Лечу, как тонкий листок (с)

Канцлер Ги, “Тень на стене”

Кругом бушует пламя. Горящие балки трещат и рушатся, искры расцветают невиданными звёздами на фоне замкового полумрака, дым ест глаза. В ушах стоят вопли раненных и горевших заживо людей, а от противного свиста стрел сосет под ложечкой и ноют зубы.

Удар, ещё удар! Ревекка ничего не видит, дым мешает ей вдохнуть, но не только дым страшит, нет, это мощная хватка храмовника на ее животе, ее бедрах. Он перекинул ее через плечо и сейчас бежит, спасаясь от огня, сорванным от дыма голосом отдает приказы своему отряду. Она чувствует страшный жар, железо его доспехов под ее пальцами, как она ни старается, ей все равно от него не уйти.

Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох – задержать дыхание, сейчас рядом упадет горящее бревно, она знает это, видела это тысячи раз. Пламя пляшет, перекидываясь со стропил на пол второго этажа, захватывает лестницы. Вокруг будто плавают хлопья пепла, он лезет в лицо, несмотря на вуаль.

- Госпожа, госпожа! – слышит она чей-то голос, и чувствует, как ее опускают на землю, тут же грубо хватая за руку повыше локтя. Ещё один синяк, что ж, их и так немало, одним больше.

- Ревекка, отвернись – боже мой, зачем ей отворачиваться, она и так ничего не видит, чертова вуаль лишает ее свежего воздуха, снять, снять, сейчас же!

Какое-то журчание, резкий запах мочи и в лицо ей тыкают вонючую тряпку.

- Ревекка, закрой лицо, это неприятно, но так нужно – его голос, самый страшный голос сейчас, нет, отпустите, она не может, ей нужно вернуться, назад, в ту комнату, где лежит раненный рыцарь, быть может, он уже горит.

Его лицо встаёт у нее перед глазами – голубые глаза, светлые, спутанные кудри, ямочки на загорелых щеках. Она улыбается, но тут оно начинает плавиться и рассыпается пеплом, ее снова тащат волоком, за руку, под руки, и мерзкая тряпка на лице…. Она спотыкается и слышит стук, это стрелы, как рой ос, они летят вокруг, но, кажется, все направлены в неё. Стучит, но не долетает – перед ней щит – большой, треугольный, выложенный железом. Когда-то кто-то пошутил при ней, назвав такие щиты «бронедверью» – так и есть, дверь, отделяющая ее от смерти. Стук, стук, снова стук…

Ревекка открыла глаза. «Опять кошмар, Господи, он повторяется снова и снова, неужели она никогда не убежит из Торкилстона? Каждую ночь сон возвращает ее в этот ад».

Стук, однако, был вполне настоящим. Да и проснулась она оттого, что Абдалла легонько тряс ее за плечо, тихо говоря по-арабски

- Проснись, девушка, помоги мне, да спасет нас Аллах, ему опять хуже!

Она села на постели и протёрла глаза. В комнате было темно, огонь почти прогорел, но тепло ещё держалось. Абдалла зажёг свечу.

Рыцаря трясло, трясло так, что кровать, на которой он лежал, тоже потрясывало, оттого и стучали ее ножки.

Буагильбер скрипел зубами и старался свернуться калачиком, но это не помогало.

- Абдалла, подай мне мою сумку, сейчас мы постараемся помочь ему. Там есть один порошок, его нужно развести с водой. Нагрей мне немного воды в котелке.

- Слушаюсь и повинуясь, табиба (лекарь, арабск.) – в темноте блеснули его глаза.

Ревекка почти наощупь вынула из сумки нужный мешочек. Благословенно будь учение Александра Траллийского, думала она, сколько сотен лет уж как он умер, а рецепты все так же хорошо помогают.

Разведя нужный порошок в мере теплой воды, они попытались напоить снадобьем храмовника, однако это оказалось очень непросто – зубы у него стучали, так что он едва не откусил пальцы обоим лекарям, при этом весьма искусно уворачиваясь от спасительной ложки, соломинки и чашки воды.

Все же, хоть и не сразу, Абдалла нашел удобный способ крепко держать господина за голову сзади, без риска быть укушенным. Ревекка, не мешкая, тут же влила по капельке остатки порошка, надеясь, что и это сработает.

Рыцарь стонал и метался, изрыгая невнятные проклятия, по кровати. Девушке невольно вспомнилась старая шутка, которую ей когда-то рассказала ещё её наставница, праведная Мариам.

- Я так хочу крепко обнять тебя, жарко целовать и не отпускать, уложить тебя в кровать и пить твои соки, держать в плену твои члены, сделать тебя слабым и уязвимым. С любовью, твоя простуда, – посмотрев на удивлённого донельзя Абдаллу, она вдруг поняла, что невольно произнесла всю шутку вслух.

- Это шуточное выражение, чтоб заставить нерадивого ученика лекаря запомнить симптомы болезни – зачем-то попыталась оправдаться она, но Абдалла только покачал головой.

- Если табиба желает и может, ей стоит сделать это.

- Сделать что? – поразилась еврейка

- Возлечь с господином, конечно. Это улучшит его здоровье и согреет его, может быть, даже прогонит болезнь.

Час от часу не легче! Убежав от домогательств распутного храмовника, Ревекка вовсе не собиралась к ним возвращаться. Достаточно ей было и того, что она здесь, лечит его вместо того, чтоб спокойно спать в доме своего дяди и никогда больше не вспоминать о Буагильбере.

«Но все же, для ее спокойствия , хорошо бы хоть немного контролировать ситуацию».