В полшаге (СИ)

Как бы там ни было, прекрасная еврейка сразу же завладела вниманием своих добровольных помощников.

- Разожгите огонь в камине, нагрейте воды и принесите мне тряпок! – скомандовала она и подошла к кровати больного.

Тот лежал недвижимо, по видимости, утомленный недавней вспышкой. Только глаза его, открытые и блестящие от жара, наблюдали за ней. Впрочем, что они там видели, никто не смог бы точно сказать.

Абдалла почтительно поднес ей стул и миску воды, в которой она вымыла руки – традиция, пришедшая от старинного еврейского обычая и весьма важная, когда речь шла о врачевании.

Далее она тщательно осмотрела храмовника, раздев его догола и с помощью слуг ворочая его в кровати, омывая его тело слабой смесью воды и вина. Не увидев никаких свежих ран, кроме пары синяков от падения с коня, Ревекка нахмурилась. Она ожидала увидеть травму или язву, зримо указывающую на причину лихорадки, но таковой не оказалось. Это заставило её задуматься над причиной болезни. Была ли она первичной или же вторичной, наподобие нервной лихорадки? Страдал ли Буагильбер чем-то подобным ранее? Есть ли у него тяжёлые либо другие заболевания, приводившие к подобным состояниям? Принимал ли он какие-либо снадобья, облегчающие его состояние?

Все это она выуживала из оруженосца, несмотря на его стеснение и недоумение – прилично ли доброму слуге говорить о хозяине так, как будто его здесь и нет? Так как говорила она по-арабски, Абдалла тоже мог участвовать в беседе, что он и делал, с восторгом поглядывая на еврейку.

В свете очага и факела, с серьезным и спокойным лицом, она была чудо как хороша. Длинные волосы Ревекка собрала на затылке в удобный “конский хвост”, что делало ее моложе, в то же время подчёркивая ее изящество и твердость осанки . Она сняла с головы покрывало, чтоб лучше видеть больного, хотя и оставила вуаль на плечах.

Очаг приятно грел, но лёгкий сквозняк проникал сквозь окно, заставляя пламя колебаться и выхватывая из тьмы то лоб рыцаря и его страшный шрам, то крепкие руки Абдаллы, растирающего в ступке плоды наперстянки, то склонённую голову Болдуина, то даже разбойника-кота, вернувшегося в комнату и устроившегося неподалеку от огня. Кот урчал и жмурился.

Еврейка размышляла, с чего ей стоит начать. Так как Буагильбер больше не кричал, а наоборот, будто бы успокоился, она решила попробовать напоить его водой и укрепляющим отваром. Для этого она попросила Абдаллу приподнять его. Болдуин хотел было отстранить сарацина и сам помочь девушке, но та жестом приказала ему остаться на месте.

- Простите, господин, но сэр рыцарь слишком взволновался, увидев вас. Если он и сейчас так отреагирует, возможно, это ухудшит его состояние. Я, как врач, не могу рисковать этим, поэтому сдерживайте себя.

Болдуин смутился и сел на свое место в дальнем углу. Впрочем, он недолго оставался без дела – Ревекка отправила его за вином и едой, ибо ей самой следовало подкрепить свои силы, да и оруженосцу не помешало бы поесть.

Абдалла тем временем, приподнял храмовника и Ревекка поднесла к его губам чашку с питьём. Он пил, медленно и слегка поперхиваясь, но пил, вода стекала на его грудь, но большая часть всё-таки попадала внутрь. И слуга принял это за добрый знак.

Напоив Буагильбера, девушка решила, что влажный компресс как снизит жар, так и облегчит состояние больного. Намочив водой чистую тряпицу, она аккуратно положила ее на голову храмовника, обернув его лоб и виски. Внезапно она поймала себя на том, что прикосновение к его темным, вьющимся волосам, не было для неё неприятным.

Для нее это стало удивительным. Ее тело хорошо помнило, как отвратительны и гадки были для нее его прикосновения, хватал ли он ее силой, унося на руках из горевшего Торкилстона, или же дотрагивался до нее с почтением, как вечером перед судом. Ее кожа покрывалась мурашками и горло сжималось при одной мысли об этом.

«Возможно, что дело все в том, что сейчас он мой больной – не мужчина и не рыцарь, а просто человек, нуждающийся в помощи и утешении. А может быть, все дело в том, что сейчас – это мое решение? Я подхожу к нему с позиции силы, я сильна, а он слаб – и это делает меня неуязвимой, во всяком случае, пока».

Забывшись, она снова провела рукой по его лбу, ощущая теплоту его кожи и неровности шрама. Что ж, он был в её власти, как врача и человека.

Что-то коснулось ее ноги. Кот, теплый и пушистый, потёрся об нее лобастой башкой и вернулся к очагу.

Ревекка задумалась. Насколько она знала, кошки у назереян, в отличие от мусульман, считались не особо нужными животными. И уж точно их никто не кормил, наоборот, хороший кот должен был сам добывать себе прокорм, не то, что любимые собаки, с которыми охотились и которые охраняли дом. Зачем Буагильберу кот, ей и в голову не могло прийти. Впрочем, очень может быть, что задавать вопрос нужно иначе – зачем коту храмовник?