В полушаге от любви

Неспешно распустила тёмные волосы. Изящные локоны расслабленно упали на плечи. Встала и посмотрела на себя в полный рост, благо величина зеркала это позволяла. Рубашка мягко облегала фигуру. В целом пожаловаться на свою внешность я не могла. Средний рост, узкая кость и никаких лишних килограммов. Я была худой, стройной и подвижной, обладала не слишком большой грудью — что, возможно, немодно, но меня полностью устраивало, — и живыми серыми глазами, которые при желании легко было прятать под длинными ресницами. Добиваться своего при помощи игры взглядов и мимики я научилась давно и умела хорошо.

Взъерошив волосы и оптимистично подмигнув своему отражению — мол, всё у нас с тобой будет хорошо, — я немного прошлась по комнате. Босые ступни тонули в объятиях ласкового ворсистого ковра. Я остановилась возле висящей на стене картины, на которой был изображён морской берег и набегающие на него волны. Не знаю, почему, но я грезила морем. Возможно, это было связано с тем, что меня возили на него когда-то, в далёком детстве. Мне было тогда лет пять. Из той поездки я запомнила очень мало, но вид огромной водной глади, запах водорослей и крики чаек отчего-то навсегда запечатлелись в памяти. и теперь у меня было две мечты. Первая — это снова оказаться на море. Просто походить по берегу, зарывая ноги в песок, и послушать шум катящихся к берегу волн. Вторая — это огромное панно с морским видом на всю стену. В духе того, которое украшает бальный зал, но только изображает сад. Чтобы, войдя в комнату, можно было взглянуть на него, прикрыть глаза — и почувствовать, будто свежий ветер приносит на лицо солёные брызги.

Вот только осуществиться у этих мечтаний было пока мало шансов. До моря далеко, и на то, чтобы отправиться в такое путешествие, у меня просто-напросто не было времени. Что же касается панно, мало какой художник мог сотворить такое произведение искусства, при виде которого можно было поверить, что перед тобой — не картина, а сама жизнь. Пабло Эскатто мог, но этот человек творил для королей, и его труды безумно дорого стоили. Герцог уж точно не стал бы приглашать его для того, чтобы разукрасить будуар фрейлины. Так что мне приходилось довольствоваться скромной картиной, кстати сказать, тоже весьма талантливой. Ну, а мечты — на то они и мечты, чтобы не осуществляться, верно?

Искупавшись, я почувствовала себя отдохнувшей и, облачившись на сей раз в собственную одежду, направилась в одну незаметную и мало кем использовавшуюся комнату. За окном уже зашло солнце, хотя ночная тьма не успела ещё сгуститься окончательно. Я задёрнула плотные тёмно-сиреневые шторы и зажгла на столе одинокую свечу. После чего несколько раз провела над пламенем рукой, заставляя огонёк пригибаться под моими пальцами. Трижды на себя, один раз — от себя.

— А я и так здесь, могла бы не вызывать! — бодро сообщила симпатичная девушка, которая стояла теперь напротив меня.

Самая обычная девушка, если не считать того факта, что сквозь неё просматривалась стена комнаты.

— Что ты мне сегодня принесла? — с воодушевлением спросила она.

— Серьги, — объявила я, улыбнувшись той детской непосредственности, с какой был задан вопрос.

Я извлекла из потайного кармашка (другие на наших платьях и не предполагались) серебряные серёжки с подвеской грушевидной формы. При их виде глаза девушки загорелись — если, конечно, так можно сказать о призраке.

— Давай скорее! — поторопила она.

Я уже знала, что следует делать. Отнюдь не протягивать серьги собеседнице. Ведь привидение не может взять в руки материальный предмет. Вместо этого я расположила руку с серьгами так, чтобы тень от них упала на стену. Девушка тут же проскользнула через эту тень. И когда спустя мгновение я снова увидела её напротив себя, она уже держала серьги в руках. Только на сей раз они имели такой же призрачный вид, как она сама. Меж тем их материальные братья-близнецы по-прежнему покачивались у меня в пальцах.

— Здорово! — объявила девушка, надевая серьги и разглядывая их в круглом зеркальце на длинной ручке, появившемся неведомо откуда и таким же призрачным, как она сама. — Будет чем похвастаться перед нашими!

«Наши» — это такие же, как она, дворцовые призраки. Правда, мне ни разу не доводилось видеть никого из них. Только её, Майю Данси, девушку, жившую в этом дворце около столетия назад, и умершую в возрасте всего двадцати четырёх лет. Вообще такого рода общение было, мягко говоря, нестандартным. Материальный мир и мир потусторонний пересекаются крайне редко. Очень редкие люди обладают способностью видеть и слышать призраков. Однако и призраки в большинстве своём не способны показаться людям на глаза. Так что мы с Майей обе являлись своего рода исключением из общего правила.

— Ну, рассказывай! — заявила девушка, насмотревшись на себя в призрачное зеркало. — Дворец гудит! Что это была за история с переодеванием, в которой ты, кажется, сыграла ключевую роль?