В понедельник дела не делаются

«Одно к одному. И не надо вызывать, под проверку маскироваться».

Следователь Озеров, молодой, разгильдяистого вида, с оттопыренными ушами, через пень колоду доложил суть дела.

По уличному грабежу взяли парня. Восемнадцать лет, нигде не работает, не учится, ранее судимый за хулиганство, состоял на учёте в ОППН. Вину признал частично. Не согласился, что действовал в группе с «неустановленными лицами», брал всё на себя.

Заместитель прокурора выборочно пролистал листы дела, подшитого в трёпаную, рабочую корку. С доказательствами, вроде, обстояло нормально. Потерпевший изъятые у злодея ботинки опознал как свои. Обвиняемый признался. Вчера, пока он не остыл, с ним провели так называемый «показ». Вывозили на место преступления, где он повторил свои показания при понятых.

Даже под видео!

Коваленко с удивлением взглянул на Озерова. Применение видеозаписи прибавляло следователю головной боли.

– Судимость погашена у него, – веско заметил заместитель прокурора. – Юридически он не судим.

В последнее время сверху насаждалась тенденция сокращения арестов на стадии предварительного следствия. Под давлением неправильно информируемой общественности, под прессингом юродивых правозащитников начальство требовало забраться на ёлку, не замаравшись. Лживый анекдот про мужика, посаженного на пять лет за кражу мешка картошки, обошёл все центральные газеты. При этом не уточнялось, сколько раз мужик этот был судим. Пять? Десять?! За что? Имел ли он постоянное место жительства? Как характеризовался? Может быть, вся округа вздохнула с облегчением, когда его на время убрали. Накануне последних выборов спустили разнарядку на их район – немедленно освободить из-под стражи семь человек. По телефону продиктовали данные конкретных персоналий. Федеральные власти не забывали об электорате, томящемся в следственных изоляторах. По закону запрет избирать наступал лишь после вступившего в силу приговора суда. Прокурор, по своему обыкновению, в крайний день умотал из города по шкурным делам. Проблема свалилась на голову Коваленко. Логика областного руководства, ткнувшего пальцем в приглянувшиеся фамилии, была непостижима. Один – насильник, другой два месяца находился в розыске, третья сидела за сбыт наркотиков, четвёртый – цыган, которого в степи только пуля догонит, пятый… Скрепя сердце, и.о. прокурора Коваленко согласился тогда с освобождением одного. За что потом был публично выдран на оперативном совещании при заместителе прокурора области. На месяц его лишили процентной надбавки за сложность и напряжённость. – Виктор Петрович, разрешите несколько слов? – обратился Маштаков. Присутствие оперативника при аресте преследовало понятные интересы. Сейчас он озвучит доводы об обязательности заключения под стражу, о необходимости его разработки в условиях ИВС и СИЗО, о перспективах выхода на новые эпизоды преступной деятельности фигуранта. Маштаков достал из целлулоидной папочки листок, с обеих сторон заполненный рукописным текстом. Уважительно привстав, передал в руки Коваленко. Это было заявление на имя городского прокурора от гр-ки Назаровой Елены Сергеевны.

«Почему на его имя? Каким боком он тут приложился? Ау, Олег Андреевич, отзовитесь!»

В заявлении гражданка Назарова с невероятными орфографическими ошибками перечисляла нападения, в которых участвовали её приятели Помыкалов, Вохминцев и Беликов.

– Девять эпизодов грабежей, Виктор Петрович! Плюс четыре кражи из сараев, – убежденно говорил оперативник. – Помыкалов «понизу»[50] тоже почти всё рассказывает. Выпускать его нельзя.

– Заводите, – дал отмашку Коваленко.

Маштаков резко поднялся, стукнул стулом.

Через полминуты обвиняемый стоял перед заместителем прокурора.

– Подальше встань, вот сюда! – Маштаков указывал в угол.

«По себе, очевидно, помнит, как неуютно, когда доставленный нависает сверху. Кабинет-то его бывший», – промелькнуло у Коваленко.

Димка Помыкалов стоял, набычившись. На его круглой, подстриженной по рэперской моде под машинку голове торчал грязный чубчик.

– Расстегните наручники, – сказал зампрокурора.

Второй оперативник, также исполнявший роль конвоира, молодой, крепкий, в чёрной кожаной жилетке, завозился с заевшим замком.

– Стой спокойно, – тихо велел он Помыкалову.

– Представьтесь, пожалуйста, – предложил Коваленко, когда руки задержанного были разомкнуты.

Помыкалов назвался. Требование расстегнуть браслеты, обращение на «вы» породило мысль, что прокурор за него.

Он сбивчиво начал говорить, что он только один раз по дурости побил пьяного, а когда тот упал, решил снять с него ботинки.

Больше такого с ним никогда не повторится. Он может каждый день приходить отмечаться в милицию. Деньги и часы у пьяного он не брал. Следователю сказал так, потому что заставили оперативники.

– К вам применялись незаконные методы дознания? – Коваленко по очереди посмотрел на обоих оперов, стоявших ошую[51] и одесную[52] от обвиняемого.

Маштаков поглядывал на Помыкалова с иронией. Молодой оперативник был индифферентен. Помыкалов не понял смысла вопроса. Зампрокурора повторил попроще.

– Вас что, били, пытали?