В понедельник дела не делаются

Жора попятился от ножа и от страшных глаз отморозка – белых, без зрачков. Еле отбрехался он тогда, угощал парней за счёт заведения. В следующий раз озабоченный подкараулил, когда Нина в туалете уединилась. Сломал запор на двери. Сцена получилась дикая. Нинка с завернутой кверху юбкой визжала на унитазе, как резаная. Люди сбежались, позорище… На следующее утро Жора прилетел к Маштакову на работу. Захлёбываясь ненормативной лексикой, вывалил проблемы. – А чего, Георгий, молчал? – упрекнул находившийся здесь же Титов. – Не к кому обратиться? Ждёшь, когда тётку трахнут, а тебе шкуру продырявят? – Маштаков на правах старинного знакомца был более резок. Сметанюк сидел, потупившись, со всем соглашался. В тот вечер опера провели в баре зачистку. Титов, камээс-рукопашник, никогда не упускал возможности попрактиковаться в силовых задержаниях. Конфликт грамотно спровоцировал небогатырского вида Маштаков. Локтем он опрокинул кружку с пивом у сидевшего у стойки озабоченного. – Чё ты делаешь, паскуда? – воскликнул тот, отлепляя от коленей насквозь промокшие брюки. Свидетели (хозяин ООО «Магнат» Сметанюк Г. А., бармен-администратор Добровольская Н. С., повар Кувезина Р. П.) подтвердили потом, как беспричинно гражданин, находившийся в состоянии алкогольного опьянения, напал на оперуполномоченного капитана Маштакова, замахнулся на него кружкой, пытался ударить по голове. При этом ругался грубой нецензурной бранью. Миха провёл правый кросс, а левой врезал парню по печени. Озабоченный пошёл по бару вприсядку под задорный припев «Последней электрички» Алены Апиной. Второй, в короткой кожанке, бросился на Маштакова. В руке его сухо щёлкнул выкидной нож. Стоявший в стороне как бы не при делах Титов резко ударил парня левой рукой по плечу, а правым предплечьем – по гортани. Сразу Лёшка скрутил противнику запястье, заставив выронить нож, и взял в замок его горло. Неторопливо сдавил правым предплечьем гортань.

– Ну чё, друг, нормально, да? – Тит чуть подзапыхался.

Уткнувшийся зажатой головой в подмышку опера отморозок в ответ сумел только просипеть невнятно. Согласно наставлению по рукопашному бою для зелёных беретов, Тит реально мог задушить противника при подобном захвате.

А в дверь, топоча, забегало ещё трое сыщиков.

У того, что вздумал дёргаться, нашли чек[54] героина, ножик его без всяких натягов потянул на двести двадцать вторую статью[55].

Парень, ко всему прочему, оказался ещё и «условником», имел в активе два на два с половиной за кражу. В общем, его укатали на трояк реально.

Второй, сексуально озабоченный, ранее не судимый, залётный гражданин Копытов получил десять суток за мелкое хулиганство в общественном месте. В специальном приёмнике при УВД г. Острога ему провели курс сексуальной коррекции.

Маштаков тогда засомневался:

– Стоит ли впадать в крайности?

– Миха, они по-другому не понимают, – убедил его Титов, не отягчённый высшим образованием. – Завтра ему моя Люсь-ка понравится или твоя Танюха.

Копытов вышел из спецприёмника дырявым[56]. Сразу слинял из города, больше им не смердело.

На радостях Жора устроил грандиозное гулянье для воинов-освободителей. Закрыл бар на спецобслуживание. Упились до хорошего, в такси уставших оперов загружали штабелями.

С пьяных глаз магнат Сметанюк не сумел сдать бар на сигнализацию, и Михе пришлось оставаться с Нинкой охранять материальные ценности. В подсобке на топчане женщина безуспешно промучалась с Маштаковым до утра, но так ничего от него, перебравшего, не добилась.

С Ниной у него получились дружеские отношения, он к ней больше не подкатывал. Она закончила филфак, до тридцати лет учила детишек русскому языку и литературе, потом муж бывший сманил её в коммерцию, где можно было хоть на кусок хлеба с маслом себе и дочке заработать.

У Михи с Ниной обнаружились общие интересы. Она тоже любила прозу Довлатова. Открыла для Маштакова хорошего писателя Сергея Каледина. Уважала Высоцкого, специально для Михи держала в баре несколько кассет Владимира Семёновича.

Наизусть знала много стихов Цветаевой, Мандельштама. Услышав, что Маштаков со школы увлечен историей Белого движения и изучает его, принесла ему сборничек стихов эмигрантского поэта Арсения Несмелова, в прошлом колчаковского офицера.

Миха, помнится, прочитал и обалдел от простоты и пронзительности.

…Переодевшись и обрив усы,
Мазнув у глаз две тёмных полосы,
Он бросился к любовнице на дачу.
Там сосчитал он деньги и патроны,
Над дачей каркали осенние вороны,
И вычистил заржавленный «Веблей».
Потом зевнул, задумавшись устало,
И женщине напудренной и вялой
Толкнул стакан и приказал: «Налей!»