В Портофино, и там…

В кино на «Человека Амфибию» мы сорвались сразу после школы вместе с приятелем – Шумом, по матери… Фамилия у нее была Шум, произносить надо было в одно слово – Шумпоматери. Фамилия отца Шумпоматери была труднопроизносимой – Эйзенманц или Эйзенгольц, точно не помню. Помню, под псевдонимом Марат Баюнов он читал на местном радио детские сказки. Наверное хорошо читал, я в это время уже интересовался Дюма и сказки не слушал, отсюда и неопределенность в оценке, а мама слушала Баюнова, когда возилась на кухне, ей нравилось, она звала его Кот Баюн и гордилась личным знакомством, все-таки человек искусства. Это в ее понимании, кроме всего прочего, означало – «необычно мягкий и обходительный». Может быть еще что-то из того-же «плюшевого» словаря. Кот Баюн соответствовал. Как-то он возвращался с утренней вылазки за грибами, по дороге решил и нам занести десяток подосиновиков – на жаркое с картошкой. Дверь открыла бабушка. Зрение у нее было никудышнее, очки, как водится, забыты на тумбочке – без других очков их трудно искать, – и Кота Баюна она не признала. Немудрено: на нем – шапка лыжная, телогрейка, под ней – тельняшка, ниже – сапоги, батфорты резиновые, рыбацкие. Но бабушке хватило и тельняшки, полосы незастиранные, четкие:

– Молодой человек… Вы, наверное, краснофлотец? – строго поинтересовалась она. В старости моя старорежимная бабушка неожиданно обнаружила способность с помощью одного точно сформулированного вопроса устанавливать сразу и профессиональную и классовую принадлежность собеседника. Наверное, это свойственно людям, которые чувствуют, как их земной срок понемногу подходит к концу, они подсознательно избегают растрачивать время на лишние слова.

– Краснофлотец? Нет, наверное… Скорее всего нет… Точно нет… А вам, Анна Романовна, очень важно, чтобы я был краснофлотцем? Вы скажите, для вас я с удовольствием им побуду. Если нужно.

Короче, само обояние. Несмотря на скороговорку.

Наследник Кота Баюна, дабы не усложнять мальчику жизнь многосложной фамилией, был вписан в материнский род Шумов. Этот выбор устроил всех, но Отец Эйзенманц или Эйзенгольц в первом учебном году объявился в учительской полюбопытствовать успехами сына: «Я отец Шума… Знаете, Шум, по матери…». На беду, в углу учительской, троица отстающих курильщиков из восьмого класса занималась русским… К слову сказать, и учителя не подкачали – у физика, говорят, даже очки запотели от смеха. Вобщем, приклеилось произвище намертво, хотя прозносить его было намного труднее чем просто Шум, хорошо еще, что не приходилось склонять.

Что касается имени Шумпоматери, то короче люди выдумать не смогли – Ян. На уроках учителям нравилось произносить его имя. «Теперь ты, Ян» – говорили они, когда до звонка оставались считанные минуты. Если бы к вызвали Александра или Наталию, да еще с озвучиванием фамилий, поскольку в любом классе Александров и Наталий было пруд пруди, времени на ответ не осталось бы. Ян же отлично укладывался: до первых признаков звонка (Помните? Легкий шелест, дуновение электрического ветерка, предворяющее сам звонок? Слышат, чувствуют только ученики…) он отчетливо, звонким голосом повторял только что заданный вопрос, иногда, если оставалось время, переспрашивал. Но вцелом, неудачное имя для школы. Я бы хотел, чтобы меня исключительно на время школьной десятилетки назвали в честь водогрязеторфопарафинолечения[2] и фамилию выдали из этой же коллекции.

ИСКУССТВО И ЖИЗНЬ

Целюллоидный Ихтиандр нас обоих сразил наповал. И меня, и Шумпоматери. После первого сеанса мы прошмыгнули за экран и прятались там до начала следующего, уличили момент – и обратно в зал. Сидеть пришлось на ступеньках, в зале было битком.

Дома я улегся животом на ковер, вытянул перед собой руки и долго производил руками плавные волнообразные пассы, пока плечи не затекли и локти не раболелись. Передохнув, попытался задействовать ноги, но катастрофически мешал пол, и ковер шел волнами. Волны, вроде бы, то что и надо, но уж очень пыльно. Под конец я чувствительно сткнулся об пол подбородком и прикусил губу, но Ихтиандр… он же был «за наших», а значит обязан терпеть и страдать. В этот момент мне и пришла в голову идея – как надо играть в Человека – амфибию.