В потемках

Несмотря на развязный тон парня, Ивоун сразу почувствовал, что сказать ему хочется что-то другое, просто он не знает, с чего начать.

— Ладно, тут хоть видно, кто святой, а кто леший или ведьма. Глянул на рожу — и ясно, не ошибешься. А в жизни… Этакая красавица, хоть молись на нее, а раскусишь — стерва.

Ивоун с интересом взглянул в лицо парня. Сейчас впервые он уловил в его чертах нечто по-детски жалкое, беспомощное, какой-то внутренний надлом.

— Ей ведь, стерве, одного-то мужика мало — всех готова сграбастать. Ненасытная, — продолжал он. — Со старым хрычом легла бы в постель не раздумывая, если бы тот способен был. А теперь меня же винит. Чек, видишь ли, я у нее тиснул. Да мне что, деньги ее нужны? Пропади они пропадом! Деньги — тьфу. Деньги — это чтобы автомобиль купить, девчонок содержать… А у меня одни шиши были. Паршивый драндулет не на что было взять. А кто я без автомобиля? Сто шлюх мимо пройдут — ни одна не взглянет. Нет автомобиля, так ты и не человек. А тут та стерва — Плова, — пояснил он наконец, хотя Ивоуну и так было ясно, — сама на шее повисла. Даром что стерва, а красивая. Сама десять автомобилей стоит. Мне аж завидовать начали. Деньги позарез нужны стали. Тут как раз эти паломнички подвернулись — родственнички, седьмая вода на киселе. Такой куш! Я для виду только поломался, чтобы цену набить. А идти все равно боюсь. Плову одну оставлю — уплывет. А она сама тысячи стоит. Кое-как уломал ее прогуляться. А в общем-то на кой ляд я тебе все это выкладываю? У тебя хоть прежде-то девчонки были? Любил ты?

— Любовь — это нечто другое…

— Другое. — передразнил Калий — А что другое? То же самое, только слюней больше. Ты объясни, что другое? Объясни.

— Трудно объяснить.

— Трудно, — снова передразнил Калий. — Вы как сговорились. Спрашивал у одного умника, еще там, наверху, тоже заладил: трудно объяснить. По его, любовь тоже другое. Про музыку так же говорят: мол ваша, ну эта. — он каким-то особым изломанным движением изобразил новомодный танец, — дескать, эта музыка ненастоящая, а есть другая. Ну есть. А чего она такая скучная?

— Она не всем кажется скучной. Нужно научиться слушать. А многим, особенно молодым, легче привыкнуть к музыке, которая сразу доступна: в ней все построено па примитивных ритмах. После нее серьезная музыка кажется сложной и непонятной. А то, что непонятно, люди отвергают.

— Постой, постой, старик, — перебил его Калий. — Может быть, ты и прав… Когда она первый раз начала играть в такую рань, я хотел запустить в нее чем-нибудь потяжелее, да лень было с постели встать. А потом я просто не замечал, что она там играет. А вскоре… знаешь, старик, — сам себе поражаясь, — признался Калий, — начало нравиться. Стал вроде слушать.

— Вот видишь. — Ивоун не знал, радоваться ему за парня или нет. Останься он наверху, ему бы никогда не пришло в голову слушать серьезную музыку.

— Может быть, и эта… любовь тоже бывает разная… А, старик?

— Может быть.

— Да разве ж такую, как Плова, можно любить иначе? Она же вся из одной юбки состоит. Вся душа у нее там, под юбкой.

— Так ли хорошо ты ее знаешь?

— Еще как. Мы с ней по ночам не в гляделки играем.

Ивоун подумал, что вот и он сам. Калий, на первый взгляд производит отнюдь не благостное впечатление.

— Возможно, Плова вовсе не столь проста, как ты представляешь, — сказал он.

На это Калий только хмыкнул.

Ежедневные сеансы связи пришлось прекратить: истощился запас батарей. Включали только приемник. Наверху люди жили своими интересами. Теперь уже про старый город даже вспоминали не каждый день.

У Ивоуна вошло в привычку каждое утро взбираться на верхнюю галерею. Горы автомобильного лома вырастали на глазах, солнце даже в середине дня попадало только в верхние окна, все остальные витражи оставались в постоянной тени.

В этот день Ивоун расстроился. Один из автомобилей, летящих сверху, достиг центра сквера и вдребезги разбил одно из «величайших творений человеческого духа», как обычно именовали это произведение — статую «беглого каторжанина». Случись это каких-нибудь полтора — два месяца назад, о подобном событии протрубили бы на весь мир.

Совершенно расстроенный, он спускался вниз, почти не замечая лестничных витков. Перед глазами у него все еще стояла жуткая картина: измятый, лопнувший кузов автомобиля, нацеленный острым углом в голову мраморного изваяния, скрежещущий звук удара, хруст камня, и — пустое место там, где только что стояла скульптура, — меж других, украшающих фасады храма.

Внизу ему встретилась Плова.

— Вы чем-то расстроены? — в ее голосе прозвучало искреннее участие, хотя улыбка на лице была привычной, завлекающей — рекламные улыбки женщин Пираны известны всему миру.

— Вы, верно, чем-то опечалены? — вторично спросила она.

Он в нескольких словах рассказал ей, что именно его расстроили.

— Вы так переживаете, точно это не камень пострадал, — изумилась Плова, и улыбка столь неуместная теперь, совершенно исчезла с ее лица.

Видимо, он глянул на нее пристальнее, чем следовало.

— Вы как-то странно глядите на меня, — заметила она.

— Сегодня вы не похожи на себя.