В прах

Принцесса Астрид щедра, на Поля-Эмиля проливается золотой дождь. Применение ему найдено быстро: концертный инструмент, его личный концертный рояль. Японский? Американский, но немецкого происхождения? Или французский, изготовленный в старые добрые времена? Нужны все три. Поочередно влюбленный в инструмент, на котором играл Форе, в блестящего американца и мягкого японца с безупречной механикой, Поль-Эмиль выбирает рояль Форе. Два других ему подарят концертные залы за выступления, организованные по его желанию.

Рояля недостаточно, чтобы исчерпать золотые осадки, и тем лучше: ведь вокруг рояля нужен дом. У его первого учителя Фермантана, который пришел поздравить и окропить свое собственное тщеславие несколькими капельками славы; перепавшими от гения, есть как раз то, что нужно. Место на краю деревни, тише не придумаешь, большое здание, принадлежавшее его кузине, которая благочестиво вернулась в лоно Отца. Имение досталось ему по наследству, он не знает, что с ним делать, и не будет привередничать, особенно если речь идет о Поле-Эмиле.

Молодой Луэ задает три вопроса: есть ли сад? магазин? вокзал? Ему нужен поезд, так как он не хочет водить: два посещения курсов вождения убедили его в том, что легче управляться со «стейнвеями», «плейелями», «ямахами», чем с «пежо», Ему нужен магазин, так как он не собирается готовить, а будет в одиночестве питаться супом быстрого приготовления зимой и маринованной говядиной из вакуумной упаковки летом. Ему нужен сад, потому что он испытывает к траве и листве страсть прозелита.

Поместье располагает всеми указанными преимуществами. Через три месяца можно было увидеть, как Поль-Эмиль Луэ выходит из электрички, поднимается по нескончаемой вокзальной улице, пересекает деревню, покупает в магазине то, что ему нужно, достает из потертой тряпичной сумки, набитой нотами, связку ключей и закрывается внутри со своим роялем.

Надо отметить, что прибытие монументального агрегата повергло местное население в ступор как неведомыми для провинции пропорциями (это редкий «Плейель» на четырех ножках), так и тщательностью, обычно проявляемой при погрузке нитроглицерина, с которой специально подготовленные грузчики устанавливали его в доме.

Первое время любопытствующие охотно устраивали прогулки в ту сторону, прислушивались. Говорю тебе, пластинка. Говорю тебе, это он.

Комната, в которой живет рояль, раньше — во времена кузины — служила гостиной. Она до сих пор овеяна воспоминаниями о травяных настойках и об игре в скрабл. Роялю в ней нравится. Комната достаточно просторна, редкая мебель, оставленная Фермантаном, несколько гравюр в рамках, две-три вазы чудным образом создают довольно приличную акустику и не позволяют звукам глупо отскакивать от стен или впустую теряться в обивке и шторах с изворотливыми складками.

Встретившись со своим роялем, Луэ быстро пробегает пальцами по клавишам, наигрывая гаммы и арпеджио, сразу находит одну-две ноты, нуждающиеся в помощи, и, налегая всем телом на большой темный корпус, втыкает ключ, подтягивает неуверенную струну резкими и точными движениями. Потом часами работает, между упоением и терпением, пробует темп, соединяет части, оттачивает звучание. Вот это жизнь!

Остальная часть дома пуста или почти пуста. С шестью другими комнатами, которые были спальнями, кабинетом и бельевой, он едва ознакомился. Обитает он на кухне, теплом уютном помещении, где разогревает полуфабрикаты и супы. Его постель — в самой маленькой комнате, которая расположена над кухней и, как кухня, окнами выходит в сад. Он дает себе слово когда-нибудь исследовать чердак, заглянуть в погреб, где, возможно, осталось несколько забытых бутылок, но всякий раз — когда решается — в голове взрывается музыкальная фраза, которая требует незамедлительной обработки.

С первого взгляда сад показался ему мечтой о саде. С одной стороны ограниченный склоном к реке, с другой — муниципальным лесом, с третьей — железной дорогой за густой лесосекой, сад доступен, только если к нему пройти через дом. Трудно вообще представить, что он существует.

Некоторые хвастуны назвали бы его парком. Прежде всего это большие деревья, но еще и кусты, образующие рощицы вдоль огороженной тропинки. Беседка, обвитая зеленью. Укромные лужайки. Парник, в котором кузина Фермантана до самой смерти удовлетворяла свою склонность к экзотике — где растение cannabis sativa[3] так никогда и не нашло себе места. Чуть далее — лужайка, обрамленная фиалками, первоцветом, бархатцами. За этим тенистым садом для удовольствия — открытый свету огород.

В своем новом пристрасти к растительности Поль-Эмиль не доходит до того, чтобы интересоваться огородничеством. Помидоры будут рождаться и умирать, так и не обретя потребительского признания. Клубника и смородина будут тщетно разбухать на солнце. В итоге все задушат сорняки.