В преддверии судьбы. Сопротивление интеллигенции

Но пока до поездки в Крым было далеко, мы с Томой учились на факультете журналистики и, казалось, ничто не нарушает размеренного течения жизни. Но года через два после моего перевода на заочное отделение нас слегка задели.

Тома училась в первой – международной – группе и ее, как и других студентов, после четвертого курса должны были послать за границу в качестве стажера-переводчика – все они, кроме диплома журналистов получали и удостоверение переводчиков. Делалось это через Государственный комитет по научно-техническим связям. Этот комитет, как теперь известно – но тогда мы ничего этого не понимали, – занимался, в первую очередь, кражей на Западе современных технологий, размещал заказы на эту работу в КГБ, и был таким образом важной государственной структурой, где заместителем председателя был зять Косыгина Джермен (Дзержинский, Менжинский) Гвишиани. Для студентов эта почти годовая практика была проверкой на политическую зрелость и надежность, для ГКНТ – еще и некоторая экономия – студентам, как еще не имеющим диплома, платили раза в два меньше. Но Тому, явно из-за моей плохой репутации, не захотели близко подпускать даже к этим государственным секретам. Медицинская комиссия обнаружила у нее на предплечье родинку, которая в жарком климате якобы могла превратиться в раковую опухоль и, хотя родинки были и у других, она одна была безоговорочно забракована. Ей, правда, предложили родинку удалить, но операция и выздоровление должны были занять столько времени, что ни в Египет, ни в Алжир, как ее одногруппники, уехать она бы уже не успела. Для ГКНТ и вообще для поездок за границу с родинкой или без нее Тома не годилась. Впрочем, все это было ясно заранее, и мы не переживали. Но наступила весна 1968 года, и на наш факультет на стажировку приехал десяток студентов-журналистов из пражского Карлова университета. Как веселы и красивы были эти двадцатилетние мальчишки и девчонки. Их, естественно, сразу же пригласил к себе Засурский и спросил, кто старший в группе:

– У нас нет старшего.

– Кто из вас член партии?

– Среди нас нет членов партии.

– Ну, тогда кто комсомолец?

– Мы не комсомольцы.

На этом Засурский встречу прекратил, никаких заданий и планов их стажировки не дал, но поселил в общежитии. Это и была пражская весна на нашем факультете. Ребята принимали деятельное участие в наших вечерних застольях, они были свободнее нас и то и дело происходили по большей части скоротечные, но чаще веселые романы. Одну из девушек я возил в Троице-Сергиеву лавру и помню ее ужас, когда она попала в местный туалет. Ввода войск в Чехословакию я в университете не застал – был к этому времени исключен. Но наши очаровательные стажеры, как мне рассказывали, не только рыдали, услышав об этом, но, вернувшись в Прагу, двое стали соавторами «Двух тысяч слов» и, кажется, четверо – эмигрировали.

1968 год был выпускным для Томы и для всего нашего курса, стал он последним и для меня на факультете журналистики.

Сперва все казалось благополучным. Тома перевела книгу Гертруды Стайн о Пикассо, и я предложил ее журналу «Иностранная литература». Ни одной книги Стайн тогда по-русски не было, да и английских было лишь две-три в советских библиотеках.

Тома решила писать диплом о Гертруде Стайн, и Нина Николаевна Берберова из Принстона любезно прислала ей все основные книги, отсутствовавшие в СССР. Декан – Ясен Николаевич Засурский – сам вызвался руководить ее дипломом, чего никогда не было ни с одним другим студентом. Казалось бы, все идет хорошо. Я понемногу сдал все экзамены за зимнюю сессию, чтобы быть допущенным к летней. Сдал в течение весны, когда мне было удобно, то есть не со всей группой, но на заочном отделении это разрешалось. Отметки ставились в зачетную книжку и в отрывные листки, выданные для сдачи экзаменов в учебной части. У меня, правда, после сдачи экзаменов вдруг пропала зачетка. Большого внимания я на это не обратил: пропала – выдадут новую.

Мы довольно безмятежно жили рядом с Поповыми на даче в Троице-Лыково, с весны был закуплен большой запас крупы, а по утрам я набирал в лесу небольшую сумку грибов – в основном свинушек. Тома варила суп, а на второе мы жарили грибы в сметане, которой нас ссужала хозяйка. Кажется, мы уже вернулись из летней поездки в Ленинград, когда Тома, зайдя на факультет, вдруг обнаружила висящий приказ о моем отчислении «за академическую неуспеваемость». На следующий день я помчался в университет. В учебной части те же девицы, которые выписывали мне отрывные листки для сдачи экзаменов и принимали их у меня с оценками и подписями преподавателей, ничуть не стесняясь заявили, что никаких отрывных листков я им не сдавал, а соответственно, и не сдал шести экзаменов.

– А где ваша зачетная книжка?