В прятки с отчаянием (СИ)

Я отвожу глаза, качая головой. Знала бы она про лидерскую инициацию Дея Идриса… Все было подстроено изначально, и его помощь нам, и его побег, и даже внедрение в Бесстрашие, чтобы привести нас в ловушку. И то, что я оказалась отличным генетическим материалом, самкой, которая нужна была им для размножения и чистоты клана. Значит, я в какой-то степени одна из них… Как всё это осмыслить, принять и понять, не знаю. Время все расставит по своим местам. Риз вернется, и мы разберемся во всей этой запутанной ситуации. Вместе мы со всем справимся, главное, что вместе.

А во имя чего безупречные выживали, и так погубив почти всю планету? Неужели только для того, чтобы постепенно истребить людей и занять их место, подчиняясь предсказаниям искусственного разума, поработившего их самих? С одной стороны истреблять, с другой... я-то ведь человек! Человек же, да? И они готовы были... Черт, да как же теперь все это понять? Большинство истребить, а самых близких к ним оставить для размножения? Фу, гадость какая... В одном они просчитались и недооценили влияние человеческих эмоций, что без воздействия преобразователей, оказавшиеся среди людей безупречные не захотели возвращаться под контроль Оракула. Сердцу разве прикажешь?

— Вот как? Так, это все… — замерла бесстрашная, приоткрыв рот и переваривая услышанное. — Подожди, так мы что же, были в океане? Ох*еть можно! Они все это время были тут рядом, а мы ничего и не знали.

— Ну, не совсем рядом, конечно. Но, да, ты права. Безупречные два столетия жили на станции в океане, собирая для своего выживания ресурсы с людей и городов. Наш город не единственный и…

Мой голос обрывается на полуслове, и в сердце вдруг толкнулось что-то, захлестывая все мое существо… Крики, предсмертный ужас обречения, с ума сводящая боль, утонувшие в пробившихся многоголосых стонах, и наступила звенящая тишина. Мертвая! Только отголоски мученической боли разливались эхом в моей голове, давили изнутри, распирали. Пустота навалилась со всех сторон, забираясь под кожу, просачиваясь в сердце, она билась яростно и зло где-то внутри, терзая, отщипывая от живого кровоточащие куски. Вырывая из меня ЕГО.

— Нет, Риз… — с губ слетает только еле слышный шепот, хотя хочется отчаянно закричать. Нет, пожалуйста, только не это! Пожалуйста! Он же обещал, что вернется… Раскаленная нить мотается вокруг сердца, стискивая его, пережимая, и обрывается… Только импульсом ударило в душу: «Риз!» И, будто на стену напоролась со всего размаха, упала, не чувствуя под собою ног, не ощущая больше ничего. ЕГО не ощущая. Из меня как будто резко и безжалостно вырвали часть жизни, совсем, безвозвратно, заменив приторно-горькой печальной тоской. Мир вокруг закружился волчком, заволакиваясь притаившейся страшной тенью. Она подступает со всех сторон и я закрываю лицо руками. Кончено, все кончено…

Отчаяние перехватило горло, душило, да только рыдания никак не могли прорваться, словно что-то мешало им, застряв в гортани, воздуха в груди не хватало и вместо крика срывается с губ жалкий скулеж. Пальцы в бессилии скребут искалеченную землю, я хочу позвать его, дотянуться, но звук осаживается на губах, рассыпаясь хрипом. Больно стало, как же больно… Без НЕГО больно! Невыносимо просто. И сердце бьется свирепо, словно ему там тесно, и грудь горит, жидким огнем переливается, и тело сотрясает крупная дрожь.

Мой мир резко меркнет. Выцветает, становится невзаправдашним. Только пустота и боль ворочавшиеся в груди битым стеклом, были настоящими, неизбывными, продолжая метаться и злобно терзать душу и плоть, подбираясь к горлу. Грудь свело судорогой, будто вот-вот разорвется, боль истошно раздирала на части, но спазм отпускает горло, и вместо зова из него вырывается надрывный вопль горькой потери, захлёбывающийся в ужасе, отчаянии и непоправимости того, что случилось…

Не могу объяснить, как мы добрались до бесстрашных, совершенно ошалевшие от своего персонального горя и не помня себя. Казалось, будто мы сами полностью окаменевшие, мертвые стали, что и слез не было, только сухо скребло в горле, и от этого было еще хуже… Они о чем-то спрашивали, говорили, тормошили… а мне было абсолютно плевать на все вокруг — моя реальность из раза в раз ныряла в темный провал забытья, откуда не хотелось возвращаться, чтобы перетерпеть тоску и удушающую боль. Сознание то путалось, то застилалось яркими обрывками прошлой жизни, то перемешивалось между ужасающей реальностью и обманчивыми надеждами, чтоб не свихнуться, но осознала я себя лишь в тот момент, когда оказалась в руках отца. Уткнувшись в родную грудь, позволила себе выплакаться навзрыд, до устрашающего оглушения. Легче не стало, а вместе с осознанием пришло нездоровое желание лечь, закрыть щиплющие от слез глаза и больше не шевелиться, но необходимо было хоть попытаться взять себя в руки.