В прятки со страхом (СИ)

Ночь была моим временем. Вокруг всегда темно, тихо и холодно. Лишь мерное сопение, нервные подергивания людей в кроватях, которые, пусть не все, но смогли, за такое короткое время стать для меня друзьями, близкими, почти семьей. Моей новой семьей. Кутаясь от озноба в свое тонкое одеяло, сложно было представить как я, вообще, выжила. Как еще хватало сил справляться, удерживать себя на плаву, не позволить разрушить, не упустить единственный шанс на членство в фракции. Не сломаться и не дать себя сломить, прогнуть. Потирая ободранными ладошками отбитые в слишком тяжелых тренировках конечности, осторожно растирая синяки, кровоподтеки, всевозможные ушибы, ссадины и несчетные, мизерные проколы по всему телу от патронов нейростимуляторов, делающие мою кожу похожей на мишень для дартса, я лишь сильнее сжимла зубы в твердой решимости дойти до конца.

Переходников осталось всего семеро: Эдвард и Майра ушли, Лукас вылетел после первой ступени инициации, Андре сам решил свою судьбу, а Молли уже не позволят вернуться в Бесстрашие, даже если она сможет выжить после серьезного ранения. Справедливо ли?! Возможно. Но об этом судить уж точно не вымотанному, обессиленному и чуть живому неофиту. Все о чем я сейчас могла думать, так только о том, что через неделю еще пять человек покинут навсегда эту фракцию, эти темные и каменные стены, этот «дом». И я, ни в коем случае не имею права, оказаться в той пятерке изгнанников. Не должна. Не могу.

Не смогу жить без громких, беспардонных, жутко наглых и бестактных, ставших такими близкими, людей, ставшими мне братьями и сестрами. Не смогу обходиться без постоянных авантюрных и бесшабашных, опасных и рискованных, развязных, охальных приключений.

Не смогу существовать без НЕГО. Грубого, опасного, до дрожи жестокого, наглого и чересчур самоуверенного. Высокого и до одури красивого, такого слишком дорогого и очень важного для меня. Смотрящего ледяным взглядом с неизменным прищуром: иногда любопытно, иногда с презрением, гневом, и совершенно бесстыже. Все чаще и чаще его серые глаза являлись во снах. Все ближе и ближе к нему я оказывалась в своих фантазиях: совсем, как тогда… Он только крепче прижимал к себе, до боли, до сладких всхлипов, до полного подчинения, до умопомрачительного. Притягивал, судорожно вздыхая, так, что можно было заглянуть в целую бездну глаз и тянуться губами к губам. Мягким и нежным, которые так хотелось целовать, не сдерживаясь, жадно прихватывая своими. И снова вглядываться в его затуманенные, затянутые дымкой серые льдинки снизу вверх. Дразняще и беспрекословно-покорным взглядом. И не отводить его ни на секунду, ни на мгновение. Не отводить глаз, когда он, не в силах терпеть сожмет еще сильней бедра, ускорится, задаст бешеный темп, доводя до сдавленных криков сквозь зубы, но уже не от боли и страха. Его лицо, влажные и умелые губы, которые снова примутся целовать немного прикусывая от захватывающей страсти, от дикого танца нахлынувших эмоций, его жаркого и сводящего с ума взгляда и потом, вновь вспоминая о том, что все вокруг — просто сон, до еле сдерживаемого и чуть слышного, протяжного стона. Сон.

«Бздынь — бздынь!» Трель назойливого, утреннего будильника вырывает людей из тревожных снов.

— Вставайте, ленивые жопы, — зычно орет во всю мощь своих легких Эрик, громко хлопая в ладоши. — Через десять минут на платформе.

Куча разных стонов на все лады сопровождает пробуждение, тело ломит так, будто на нем нет живого места, даже руки поднять сложно. Неофиты, уже не ссорясь, не разговаривая друг с другом, молча собираются — все вымотаны до предела жесткими тренировками.

Вся последующая неделя после перестрелки в развалинах Чикаго, далась инициируемым очень тяжело. Нас объединили в одну группу с урожденными бесстрашными и теперь постоянно гоняют и дрессируют до полного бессилия, до тех самых пор, пока неофиты не начинают ползать на четвереньках по земле.

Казалось, что инструктора и лидер решили просто угробить инициируемых: первые дни мы просто проводили на стрельбище и на полосе препятствий, потом Фор, Лорен и Эрик вооружились маркерами, вывезли неофитов на заброшенный завод и отстреливали целыми днями, обучая укрываться, делать засады. При этом, не давая возможности обороняться, так как никто оружия нам не давал. Мы носились по разрушенным цехам, уворачивались, как могли от нейростимуляторов, или просто шли на командиров врукопашную, но, естественно, постоянно проигрывали и все ходили в синяках.

Кое-как разогнав по ноющим мышцам молочную кислоту я с трудом, но одеваюсь и бегу на улицу. Боль на тело набрасывается словно стая бродячих собак и грызет, рвет на куски. Обезболивающее, выпрошенное у Дока, уже не помогает, а командиры все не угоманивают свои порывы в изнуряющих тренировках.

Стеная и охая, наша группа загружается в поезд и тут же плюхается на пол, в надежде поднакопить силенок или просто отдохнуть.