Лаксфорд взял у нее рисунок. Теперь он смог разглядеть, что по замыслу мальчик на картинке — это сам Лео, те же светлые волосы, слишком длинные ноги с тонкими щиколотками, торчащими из-под брюк, которые он перерос, носки сползли вниз. Он уже видел раньше эту обреченную позу — всего лишь на прошлой неделе, в ресторанчике на Понд-сквер. При более внимательном взгляде на рисунок он увидел, что на нем была изображена и другая фигура. Сейчас она была стерта, но оставалась едва заметная линия, по которой угадывались ее очертания и некоторые детали: узорные подтяжки, жесткая накрахмаленная рубашка и отметина шрама на подбородке. Эта фигура была слишком большой — неестественно большой — и она нависала над ребенком как неотвратимый предвестник его будущей гибели.
Лаксфорд скомкал рисунок. Он чувствовал себя раздавленным.
— Господи, прости меня. Неужели я был так суров к нему?
— Так же суров, как и к самому себе.
Лаксфорд подумал о сыне, каким настороженным он был в присутствии отца, как остерегался допустить ошибку. Он вспоминал случаи, когда мальчик старался угодить ему, делая решительнее походку, грубее голос, избегая слов, за которые его можно было бы назвать неженкой, маменькиным сынком. Но настоящий Лео — чувствительный, готовый расплакаться в любую минуту, добрый и открытый, жаждущий творить и любить — всегда проявлялся сквозь образ, который он так старательно пытался создать.
Впервые с тех пор, как еще школьником Лаксфорд понял для себя необходимость прятать эмоции и упорно продвигаться вперед к своей цели, он ощутит, как страдание переполняет его грудь, грозя выплеснуться наружу. Но его глаза остались сухими.
— Я хотел, чтобы он стал мужчиной, — сказал он.
— Я знаю, Дэнис, — ответила Фиона. — Но как мог он им стать? Как может он стать мужчиной, если сейчас ему не разрешать быть маленьким мальчиком?
Вернувшись из Стэнтон-Сент-Бернард и обнаружив, что у входа в «Небесный жаворонок» машины Робина нет, Барбара Хейверс почувствовала себя совершенно обессилевшей. Она особенно не заботилась о том, чтобы увидеться с ним после этого странного разговора с Селией. Вывод, к которому пришла Селия об их с Робином отношениях, казался слишком абсурдным, чтобы всерьез задумываться над ним, но, когда она увидела свободное место там, где он обычно ставил свой «эскорт», у нее вырвалось:
— О, черт!
Она поняла, что рассчитывала обсудить с ним как с коллегой по работе ход расследования — примерно так, как обычно обсуждала это с инспектором Линли.
Сегодня она успела еще раз побывать в доме приходского священника в Стэнтон-Сент-Бернард, где показала фотографию Лаксфорда мистеру Мейтесону и его жене. Они встали с фотографией под лампой в кухне, при этом каждый держал ее со своей стороны.
— Что ты об этом скажешь, зайчик? Это лицо тебе знакомо?
— Ох, дорогая, у меня память как старое дырявое решето, ты же знаешь.
Оба они вынесли предварительное заключение, что этого человека они не видели. Миссис Мейтесон, вероятно, запомнила бы волосы и заметила с застенчивой улыбкой, что ей всегда «нравились молодые люди с красивыми шевелюрами». Мистер Мейтесон, чьи волосы были редковаты, сказал, что, если только он не вступал с людьми в разговор на какие-то религиозные, литургические или личные темы, он никогда не запоминал их лица. Но если бы этот человек был в церкви, на кладбище или на празднике, его лицо показалось бы ему, по крайней мере, хоть немного знакомым. А здесь… Им очень жаль, но они не могут его вспомнить.
Других ответов ни от кого в деревне Барбара не получила. Почти все, с кем она разговаривала, выражали готовность помочь, но никто не мог этого сделать. Поэтому, голодная и вконец измотанная, она вернулась в «Небесный жаворонок». В любом случае, независимо от результатов, она должна была позвонить в Лондон, и уже давно. Линли, наверное, ждет ее, чтобы получить возможность сочинить что-нибудь приемлемое, дабы помощник комиссара Хиллер на какое-то время отстал от них.
Она устало побрела к входной двери. О Лео Лаксфорде не было никаких новостей. Сержант Стэнли опять применил свою сетку, концентрируя особое внимание на прочесывании территории вокруг ветряных мельниц. Но у них не было даже подтверждения, что ребенок в Уилтшире. И показывая его фотографии в каждой деревне, поселке и городке, они неизменно получали один и тот же результат — отрицательное покачивание головой.