В прицеле — танки

Радист, услышав это слово, так и не понял, к кому оно относилось: то ли к немецким солдатам, пославшим снаряд в командира, то ли к артиллеристам своего полка, которые тут же накрыли позиции гитлеровской противотанковой батареи.

И вот в Ной-Требине[3], у свежевырытой могилы, мы расстаемся с Расторгуевым — нашим отважным товарищем. Отгремели залпы прощального салюта. Грустные лица. Поникшие головы...

Меня назначили временно исполняющим обязанности командира артполка. Командовать дивизионом остался Голобородько. На КП я подписал приказ о вступлении в должность вновь назначенного начальника штаба части майора М. А. Нижельского. Я хорошо знал почти всех офицеров полка, а с некоторыми из них дружил. Поэтому не сомневался, что с помощью таких товарищей справлюсь со своей задачей. Но очень не хотелось, пусть даже ненадолго, расставаться с родным дивизионом.

Договорившись с майором Нижельским и его помощниками об основных положениях дальнейшего перемещения боевых порядков полка и способах управления огнем, мы с командиром подручного дивизиона капитаном Михаилом Курбатовым ушли на передовой наблюдательный пункт. Он находился у самого канала Фридляндерштром. Здесь же располагался и командир 756-го стрелкового полка полковник Ф. М. Зинченко. Это его должен поддерживать артполк.

Полку Зинченко во взаимодействии с другими частями дивизии предстояло форсировать канал и овладеть деревней Кунерсдорф. Огневые позиции артдивизионов находились севернее Ной-Требина, в районе Блиодорферфельд и обеспечивали пехоте эффективную огневую поддержку.

Штурм канала начался в ночь на 18 апреля. После короткой, но мощной артподготовки пехота успешно форсировала этот водный рубеж, отразила при поддержке артиллерии три контратаки противника и с тяжелыми уличными боями заняла Кунерсдорф. Затем, развивая наступление, устремилась на запад. Мы, артиллеристы, двигались непосредственно за пехотой, часто меняли наблюдательные пункты, обеспечивали наступление короткими мощными налетами по остаткам контратакующей дивизии «Курмарк» и других фашистских подразделений.

В километре западнее Кунерсдорфа 207-я дивизия сменила 150-ю и снова вышла на рубеж атаки. Теперь артполк переключился на поддержку 598-го стрелкового полка. Его командир подполковник А. А. Вознесенский, маленький, щупленький, черный, как цыган, увидев меня, обрадовался:

— Огонька, Бессарабушка, огонька!

Теперь мы вздохнули с облегчением. Приодерская низменность с ее многочисленными каналами, ручьями и канавами осталась позади. Первая позиция второй оборонительной полосы немцев прорвана, вот-вот будет преодолена и вторая. Дальше пойдут поля вперемежку с небольшими лесами и рощами.

Конец дня 18 апреля застал нас примерно в двадцати километрах от исходного рубежа наступления. Погода стояла теплая, солнечная. На закате мы с Вознесенским спустились в котловину с небольшой рощицей. Редкие сосенки, негустой кустарник. На западной опушке под пулеметным огнем противника спешно окапывались стрелковые роты полка. Из центра рощи по немецким позициям бьют приданные самоходки СУ-76. Но фашисты прячутся от их огня за гребнем холмов, опоясывающих котловину. Выбить их оттуда можно только решительной атакой.

Место для своего НП мы выбрали в отрытых окопах на южной опушке: отсюда передние позиции немцев просматривались очень хорошо. Началась подготовка к атаке. Нам мешала работать горевшая рядом самоходка, подожженная немецким противотанковым орудием. Ее экипаж в довольно крепких выражениях пытался выгнать нас с облюбованного места. Но мы даже не огрызались, понимали: самоходчики не желают нам плохого — с минуты на минуту могли взорваться боеприпасы. К сожалению, деваться было некуда. И боезапас подбитой самоходки действительно взорвался — саданул с такой страшной силой, что я сразу оглох и ничком ткнулся на дно окопа.

Кто-то прыгнул на меня сверху, больно ударив каблуками по ребрам. Я смолчал. Но когда опасность миновала, спрыгнувший бесцеремонно уперся острыми каблуками в мою спину и выскочил из окопа.

— Сатана слепой! — негодующе крикнул я.

Вытряхнув из-за ворота песок и протерев запорошенные пылью глаза, я встал. «Слепой сатана» оказался довольно симпатичным: мягкие рыжеватые кудряшки, смеющиеся глаза, независимо вздернутый носик — лейтенант медицинской службы.

— Простите, — пробормотал я.

Девушка лукаво улыбалась:

— Ребра-то целы, товарищ майор?

— Целы, что с ними случится...

— Вы уж извините меня, пожалуйста, но другого выхода не было.

Негодование как рукой сняло, да и боли я уже не чувствовал. Мы познакомились. Лейтенант Любовь Корявцева, старшая операционная сестра медсанбата, разыскивала комдива Асафова, чтобы сменить повязки на его ноге. Связные привели ее сюда, но полковник еще не появлялся. Я посоветовал девушке снова залезть в окоп: пули то и дело свистели над нашей головой...