В путь-дорогу! Том III

Не смотря на то, что двѣ трети студенчества сидѣло по кнейпамъ и надувалось пивомъ, было все-таки не мало работящихъ людей, и Телепневъ во-очію увидалъ, какъ настоящимъ образомъ работаютъ въ кабинетахъ, клиникѣ и анатомическомъ театрѣ. Свободы занятій было много, выборъ предметовъ предоставляли самимъ слушателямъ. Телепневъ дѣйствительно убѣдился въ томъ, что каждый фахъ можно было штудировать спеціально, не такъ какъ на богоспасаемомъ камеральномъ въ К., куда отвсюду было понатыкано всякой всячины.

Съ своимъ чудакомъ Шульцомъ Телепневъ скоро поладилъ. Шульцъ прибѣгалъ въ день по тридцати разъ и тыкался носомъ во всѣ чашки и колбы, но вовсе не умничалъ и даже слишкомъ мало учительствовалъ, такъ что Телепневу, на первыхъ порахъ, по застѣнчивости и неловкости было бы не легко справляться съ своими работами, еслибъ онъ не сошелся по-пріятельски съ лаборантомъ, который поразилъ его своею курьезной личностью.

Этотъ лаборантъ, по фамиліи Рабе, имѣлъ видъ маленькаго косматаго медвѣженка, съ желтымъ какъ лимонъ лицомъ и даже съ желтыми бѣлками глазъ. Такой колеръ получилъ онъ, жертвуя жизнію на службѣ наукѣ нѣсколько лѣтъ передъ тѣмъ, когда его всего опалило какой-то горючей жидкостью. Бѣдный и безъ того невзрачный нѣмецъ совсѣмъ потерялъ почти при этомъ зрѣніе и слухъ, такъ что Телепневу приходилось всегда кричать на всю лабораторію, бесѣдуя съ нимъ. Свѣдѣнія лаборантъ имѣлъ громаднѣйшія, но вѣроятно ни одинъ химикъ въ мірѣ не отличался большей неуклюжестью и талантомъ бить и проливать все, что ему попадалось подъ руки, такъ что, когда онъ проходилъ мимо работавшихъ въ лабораторіи студентовъ, то каждый изъ нихъ старался загородить руками всѣ свои аппараты, колбы и реторты.

Непомѣрное добродушіе нѣмца сблизило съ нимъ Телепнева въ нѣсколько недѣль. Нѣмецъ заходилъ къ нему почти каждый день, распивалъ у него кофеи, разсказывалъ планы своихъ работъ, и каждый разъ поражалъ Телепнева своей неизмѣримой наивностію и юношескими порывами чистѣйшаго идеализма, который въ немъ жилъ бокъ-о-бокъ со всѣми результатами точной науки.

Телешіевъ началъ учить его по-русски, за что нѣмецъ каждый день благодарилъ его, повторяя, что онъ ему дѣлаетъ чуть не благодѣяніе, потому что послѣ докторскаго диплома онъ поѣдетъ въ Россію искать счастія.

Съ остальными работавшими въ лабораторіи Телепневъ оставался на довольно сухомъ знакомствѣ, но пока не имѣлъ еще ни съ однимъ непріятныхъ столкновеній. Но онъ никакъ не могъ безъ улыбки смотрѣть на постоянно комическую важность, съ которой каждый студентъ выдѣлывалъ всѣ манипуляціи, начиная отъ шпринцованія до процѣживанія какого-нибудь раствора. Онъ только въ Д. понялъ, что гдѣ столкнутся русскіе съ нѣмцами, тамъ непремѣнно русскіе начнутъ зубоскалить, а нѣмцы озлятся — и выйдетъ шкандалъ.

Лабораторную семью завершалъ служитель, или, на туземномъ языкѣ, калифакторъ, Кизанъ, глупой рожи чухонецъ, въ туго-накрахмаленныхъ воротничкахъ, торчавшихъ изъ-подъ синяго стоячаго воротника. Этотъ Кизанъ каждый день поражалъ безтолковщиной, по все-таки терпѣлся по тому обстоятельству, что профессоръ Шульцъ не въ состояніи былъ сдѣлать на пего окрикъ, а каждое утро, увидавши, напримѣръ, что Кизанъ, по своему усмотрѣнію, переставилъ какой-нибудь растворъ изъ холодной бани на паровикъ, только начиналъ себѣ ерошить волосы снизу вверхъ, фыркалъ и бѣжалъ къ своему рабочему столу, развѣвая фалдами.

Для перваго семестра Телепневъ остановился на трехъ предметахъ, но за то ходилъ на нихъ постоянно. Изъ интереса побывалъ онъ также и у другихъ профессоровъ — по разу. Талантливыхъ людей было мало, еще меньше краснорѣчивыхъ; нѣкоторые даже поражали сушью своихъ чтеній; но съ перваго же раза чувствовалось, что каждый нѣмецъ-спеціалистъ дѣлалъ свое дѣло честно. Доступъ ко всѣмъ къ нимъ былъ свободный, и вообще нравы аудиторій, кромѣ нѣсколькихъ общихъ университетскихъ формальностей, отличались крайней простотой: бурши входили прямо въ аудиторію въ своихъ чуйкахъ, плащахъ и галошахъ, никто не вставалъ при входѣ профессора; а когда лекція переходила за урочный часъ, то вся аудиторія преспокойно начинала шаркать ногами, напоминая профессору, что пора кончить. Нѣмцы являлись съ картонными манками, раскладывая ихъ на древнихъ, желѣзныхъ столахъ, изрѣзанныхъ фамиліями, и каждый втыкалъ передъ собой костяную чернильницу съ гвоздемъ внизу.