В путь-дорогу! Том III

Профессоръ Шульцъ также пригласилъ Телепнева на одну изъ своихъ субботъ, куда собиралось почти все профессорское общество города Д. Бывали тамъ и дворянскія семейства средней руки: Шульцъ былъ женатъ на какой-то фонъ-Мейзенштейнъ. Вечера его, въ профессорскомъ кружкѣ — считались самыми тонкими. Телепневъ нашелъ въ гостиной чопорное общество старыхъ и молодыхъ нѣмокъ. Каждая изъ нихъ что-нибудь работала. Женщины сидѣли особо — кучкой, мужчины стояли особо, и никто изъ нихъ не рѣшался перейти комнату и заговорить съ дамой. Шульцъ бѣгалъ изъ угла въ уголъ, выворотя локти. Каждому кидалъ два, три слова и, не дожидаясь отвѣта, пускался бѣжать дальше. Жена его приторно улыбнулась Телепневу. Это была недурная собой, довольно крупная нѣмка, съ кисло-сладкимъ выраженіемъ лица. Бурши разсказывали Телепневу, что Шульцъ ужасно ревнивъ и каждое утро, отправляясь въ университетъ, запираетъ жену на ключъ.

Телепнева Шульцъ представилъ нѣсколькимъ профессорамъ, которыхъ онъ уже видалъ на лекціяхъ. Одинъ изъ нихъ, профессоръ зоологіи, крѣпкій, широкоплечій старикъ, съ длиннымъ носомъ и большимъ открытымъ лбомъ, сразу же очень ему поправился. Онъ заговорилъ съ Телепневымъ въ непринужденномъ товарищескомъ тонѣ, очень бойко и ѣдко пересыпая свою рѣчь нѣмецкими и французскими словами.

— У нѣмцевъ, — говорилъ ему зоологъ: — учитесь чему хотите, только, пожалуйста, не дѣлайтесь сами нѣмцемъ.

— Отчего же? — спросилъ Телепневъ.

— Нѣмцы, это — нація кнотовъ. Нѣмцы могутъ только размазывать то, что другіе выдумали. Въ наукѣ они цѣховыхъ дѣлъ мастера, въ политикѣ — ослы, которые только мотаютъ ушами и орутъ, когда сила обстоятельствъ заставляетъ ихъ поскорѣе переставлять ноги.

«Ого», — подумалъ Телепневъ: — «какъ онъ чешетъ своихъ компатріотовъ».

— А ужь наши провинціи, — продолжалъ зоологъ: — это кофейная гуща, подонки нѣмецкой жизни. Посмотрите вы, — и онъ указалъ на нѣмокъ, сидящихъ вокругъ стола: —вотъ наши Кaffesch western… слышите вы, какъ онѣ величаютъ другъ друга? Parole d’honneur — онѣ похожи на индюшекъ. Я полагаю, что индюшки также величаютъ себя по чинамъ — прислушайтесь: Frau Hofräthin, Frau Kollegienräthin, Frau Assessorin. Тутъ цѣлая табель о рангахъ.

— Да, чинопочитаніе здѣсь въ ходу, — замѣтилъ Телепневъ. — Я удивляюсь только, почему нѣмцы упрекаютъ русскихъ тѣмъ, что у нихъ все держится на чинѣ.

— Вы удивляетесь? Нѣмцы такой народъ, который всѣ свои природныя гадости и болѣзни нарочно окрестилъ иностранными именами. Въ нихъ нѣтъ ни на одну каплю мужества сказать, что они созданы не такъ, какъ остальной Божій міръ.

— Вамъ, стало быть, не легко жить въ здѣшнемъ обществѣ, при такихъ взглядахъ?

— Je m’en moque! — вскричалъ зоологъ. — Видите-ли, мой желудокъ не перевариваетъ здѣшняго воздуха. Поэтому, почтенные теологи лишаютъ меня всякой пищи. За то, на моихъ похоронахъ они зададутъ себѣ славный завтракъ и прольютъ горькія слезы въ рюмку рейнвейна о погибели заблудшей души.

— Они имѣютъ здѣсь вліяніе?

— Я полагаю, что здѣсь скоро будутъ читать, вмѣсто ботаники и физіологіи, науку о томъ, какъ гноить человѣка въ атмосферѣ обскурантизма. Вы видите — я сѣдъ и старъ, мнѣ шестьдесятъ лѣтъ, а почтенные теологи до сихъ поръ находятъ, что искусъ мой не конченъ, что я до конца своей жизни долженъ буду ѣсть черствый хлѣбъ приватъ-доцента, чтобы тамъ, на верху, засѣсть за жирную, трапезу ординарнаго профессора. Вы пріѣхали сюда штудировать? — Спросилъ онъ послѣ небольшой паузы.

— Да, — я занимаюсь химіей у профессора Шульца.

— Herr Jesu! Благородный юноша, оставьте вы эти ненужныя затѣи. Kucken Sie her! Что мнѣ дала наука? гемморой, слѣпоту, долги и пріятное убѣжденіе, что человѣчество глупѣе и гаже, когда на него смотришь съ научной точки зрѣнія. — У меня есть сынъ, малый лѣтъ восемнадцати. Вы думаете, я его отдалъ въ школу, заставилъ его пройти всѣ ступени цеховой науки? ничуть не бывало. Онъ у меня ничего не знаетъ изъ того, чѣмъ старые дураки набиваютъ головы своихъ несчастныхъ дѣтей.

— Какъ же это? — въ недоумѣніи проговорилъ Телепневъ.

— Parole d’honneur. Онъ такъ-таки круглый невѣжда. Знаетъ читать и писать. И совѣсть моя говоритъ мнѣ, что я составилъ его счастіе. Онъ прекрасный охотникъ, любитъ природу не по книжкамъ Шлейдена и компаніи. Я его отправлю въ Америку, а не удастся, онъ найметъ здѣсь кусокъ земли и будетъ его обрабатывать!

— Я намѣренъ слушать васъ въ будущемъ семестрѣ, г. профессоръ, — сказалъ Телепневъ съ поклономъ.

— Немного у меня научитесь, — говорю вамъ впередъ. — Природа не въ кабинетѣ и не въ аудиторіи. Ну, какъ вы себѣ представите африканскаго льва въ нашемъ музеѣ? У насъ стоитъ старая, ободранная собака, зашитая синими нитками, похожая на дряблаго саксонскаго генерала. Системъ у меня нѣтъ. Прослушавши меня цѣлый семестръ, вы будете въ негодованіи, вы скажете: старикъ спятилъ съ ума.

— Помилуйте, — возразилъ Телепневъ съ скромной улыбкой.