В путь-дорогу! Том III

— Какъ это тебѣ не стыдно, Лукусъ, такъ разсуждать, — почти вскричалъ онъ. — Вылить свою злость на человѣка за то, что нужно съ нимъ расплатиться. Да развѣ въ корпораціи совсѣмъ нѣтъ денегъ? — спросилъ онъ у Мандельштерна. — Вѣдь каждый семестръ есть же доходъ, процентный сборъ.

— Да, — началъ мямлить казначей: — но не всѣ внесли, и потомъ были другіе расходы.

— Какіе же?

— На мѣсячныя кнейпы, на шкандалы.

— Да какъ же, господа, тратить деньги на попойки, а по старымъ счетамъ не платить?

Этотъ категорическій вопросъ смутилъ-таки братію, даже самъ Несторъ корпораціи не сумѣлъ осадить новаго ландсмана. Порѣшили однако на томъ, что слѣдуетъ заплатить. Но денегъ не было.

— Такъ какъ это дѣло, — началъ опять Телепневъ — очень неблаговидно для корпораціи, — то позвольте уже мнѣ расплатиться по счету; а вы, господа, назначьте мнѣ срокъ платежа этихъ денегъ.

Варцель такъ и подскочилъ. Еслибъ онъ немножко не побаивался бурсаковъ, онъ излилъ бы всю свою горечь и, кажется, обѣими руками схватился бы за двѣсти рублей, выданныхъ Телепневымъ казначею корпораціи.

«Пропьютъ и эти!» шепнулъ онъ, переполненный негодованія.

Бурсаки послѣ энергическаго поступка новаго ландсмана какъ-то стѣснялись и съ большимъ усиліемъ сохраняли важность на своихъ одутлыхъ отъ пива лицахъ. Ландсманъ что-то очень самостоятельно повелъ себя на сходкѣ и сейчасъ же занялъ въ отношеніи ихъ весьма выгодную позицію. Началось чтеніе протокола шаржиртенъ-конвента, и жирный началъ словесно объяснять подробности разныхъ дѣлъ, обсуждавшихся у нѣмцевъ.

— Тевтонія сдѣлала propositum. Если кто сорветъ шкандалъ, то на эренъ-герихтѣ не принуждать его выходить, если это противъ его Ueberzeugung.

— Не соглашаться, — закричали бурсаки, — тевтонцы — это кноты!

— Почему же? — спросилъ Телепневъ: — это совсѣмъ не глупая вещь. Вѣдь если въ самомъ дѣлѣ я по свопмъ убѣжденіямъ не могу драться, какъ же меня заставлять?

— Да, — рѣшилъ опять Лукусъ, — все это прекрасно; еслибъ еще другая корпорація сдѣлала propositum, можно было бы обсудить какъ и что, въ какой степени это консеквентъ, но тевтонцы — это кноты; и что бы они ни предлагали, намъ, по нашему положенію, нельзя съ ними соглашаться.

Всѣ, кромѣ Варцеля и Телепнева, были за это мнѣніе.

— Воля ваша, — проговорилъ Телепневъ послѣ отобранія голосовъ: — это въ высшей степени неразумно.

Слово неразумно бурсаки не взяли должнымъ образомъ въ толкъ, а потому и не оскорбились.

Послѣ жирнаго докладывалъ татуированный. Онъ засѣдалъ членомъ отъ корпораціи въ общей слѣдственной коммиссіи.

— Вотъ видите, милорды, — зашепелявилъ онъ: — курьезная тутъ штука вышла. Два нѣмца другъ на друга жалуются: одинъ вильдеръ, а другой изъ Арминіи. Вильдеръ-то свой Ehrenwort далъ, что арминецъ взялъ у него у пьянаго бумажникъ въ кнейпѣ и деньги зажилилъ. Ну и свидѣтелей представилъ.

— Какъ же по твоему Ueberzeugung?

— Да арминецъ дѣйствительно, кажется, проворовался. Во вторникъ будетъ послѣднее засѣданіе. Но дѣло въ томъ, милорды, что вильдеръ-то дрянь такая, кнотъ, а съ Арминіей намъ зачѣмъ же ссориться.

— Да, — рѣшилъ Лукусъ, — Арминія всегда насъ на шаржиртенъ-конвентѣ поддерживаетъ.

— Поэтому, милорды, я думаю, что вильдера-то этого можно на бобахъ оставить.

Телепневъ слушалъ и плохо вѣрилъ свопмъ ушамъ.

Бурсаки въ одинъ голосъ согласились съ мнѣніемъ татуированнаго и Лукуса.

— Какъ это можно! — вскричалъ Телепневъ — что вы дѣлаете, господа! Выборный отъ васъ судья самъ же сознается, что буршъ виноватъ, что онъ воръ, а вы хотите его выгораживать только изъ-за того, чтобъ поддѣлаться къ нѣмецкой корпораціи!

Бурсаки позеленѣли.

— Ты слишкомъ арогантъ, — сурово заговорилъ Мандельштернъ — корпорація должна быть консеквентъ!..

— Да что тутъ за консеквентъ: человѣкъ укралъ деньги, такъ зачѣмъ же его прикрывать; послѣ этого всѣ дуэли и всѣ ваши понятія о чести — вздоръ.

Дѣло завязалось жаркое. Татуированный полѣзъ на попятный дворъ, и подъ конецъ объявилъ, что если арминецъ на будущемъ засѣданіи ничѣмъ не оправдается, то онъ признаетъ его виновнымъ. Варцель ликующимъ взглядомъ смотрѣлъ на Телепнева и чуть не показывалъ языкъ всей остальной братіи. Сходка кончилась сочиненіемъ кудрявой нѣмецкой бумаги въ одну изъ корпорацій; при чемъ Мандельштернъ наставилъ такихъ фразъ, что свѣжій человѣкъ расчихался бы.

Телепневъ ходилъ очень недовольный по комнатѣ. Бурсаки перестали забавлять его, они дѣлались ему почти антипатичны. Сходка завершилась, конечно, обычной попойкой и въ половинѣ десятаго татуированный уже оралъ въ сопровожденіи хора:

Вино, вино,
Ты свыше намъ дано,
Не ты-ль сотворено,
Чтобъ жизни путь украсить?
Блаженъ лишь тотъ,
Кто вѣчно пьетъ,
И весело поетъ,
Безъ горести живетъ!

XXIV.