В путь-дорогу! Том III

Въ лабораторіи, куда Телепневъ началъ опять усердно ходить, ему было гораздо привольнѣе, чѣмъ въ обществѣ бурсаковъ. Чудакъ Шульцъ обрадовался возвращенію Телепнева и по семидесяти пяти разъ на дню совалъ носъ въ его работы. Служитель Кизанъ улыбался во весь свой чухонскій ротъ, а лаборантъ тыкался по всѣмъ угламъ, показывая Телепневу новые препараты и поднимая звонъ на пути своемъ. Лабораторія производила на Телепнева успокоивающее вліяніе. Когда онъ стоялъ у своего окна и процѣживалъ какой-нибудь растворъ, никакіе лишніе вопросы не лѣзли въ голову, самоугрызеніе отходило въ сторону, становилась ясная прямая, ближайшая цѣль. Всѣ манипуляціи связаны были одна съ другой и увлекали все дальше и дальше въ заманчивую и огромную науку. А между тѣмъ время летѣло быстро, на каждыя пять минутъ была своя забота, всякій тигелекъ и реторта требовали ухода и большой любви.

«Я, любезный другъ,» писалъ Телепневъ Абласову: «теперь хоть и не совсѣмъ еще устроился, какъ мнѣ нравится, но, кажется, скоро пристану въ ту пристань, гдѣ найду настоящіе свои интересы. Міръ буршей меня не увлекъ; я скоро съ нимъ распрощаюсь и отношусь къ нему какъ къ курьезной шуткѣ — не больше. Но все-таки долженъ сказать, что здѣсь даже пустая и пьяная бурсацкая жизнь требуетъ гораздо больше выдержки, чѣмъ наша распущенная жизнь въ К. Здѣсь всякій долженъ знать свое мѣсто и опредѣлить свое raison d’être. Лѣнь и ничегонедѣланіе облечены въ извѣстную форму. Оно смѣшно, но, онять-таки повторяю, вырабатываетъ характеръ, особенно по части обхожденія съ товарищами. Здѣсь не то что въ К., каждаго зря не обругаешь. Двѣ дуэли, которыя я уже имѣлъ — кукольная комедія; но для нѣмцевъ эта штука выработана жизнію и корень ея не совсѣмъ таки глупъ. Постараюсь воздержаться отъ воинственныхъ упражненіи: слишкомъ много отнимаютъ времени; а теперь я имъ, ей-богу, дорожу. Копаясь въ своей лабораторіи, вспоминаю тебя въ К. Сидишь ты надъ своими костями и упиваешься анатоміей; я шалданиничаю, какъ выражаются здѣшніе бурши, ѣзжу по барынямъ, сплетничаю, изображаю изъ себя пошлѣйшій типъ селадона въ голубомъ воротникѣ. Теперь въ моихъ нѣмецкихъ книгахъ, въ ретортахъ и колбахъ я нашелъ утѣху, до которой, какъ ты самъ знаешь, почти два года не могъ добраться. Отдаленныхъ цѣлей не создаю себѣ, не мечтаю сдѣлаться ученымъ, а просто работаю и сердечно этому радъ. Знаю, что тебя не вытащишь сюда, но тебѣ бы была лафа, именно тебѣ, а никакъ не Горшкову. Цѣлую его въ обѣ щеки. Нѣмцы хоть и музыкальны, но онъ бы все-таки здѣсь захирѣлъ.»

При такомъ душевномъ настроеніи Телепневу бурсацкая жизнь представлялась забавной шуткой. Онъ рѣшился пожертвовать на ея изученіе еще два мѣсяца, тѣмъ болѣе, что ему не хотѣлось оскорблять буршей внезапнымъ выходомъ изъ корпораціи, тотчасъ послѣ избранія своего въ ландсманы.

Заказалъ онъ себѣ трехцвѣтную шапку и ленту по настоянію буршей. Первыя двѣ недѣли послѣ избранія новаго ландсмана корпорація сильно кутила на счетъ Телепнева. Когда онъ въ одно прекрасное послѣобѣда сосчиталъ, сколько у него вышло денегъ на бурсацкій гезефъ, то оказалось сотъ пять рублей.

«Дорогой мой Ѳедоръ Петровичъ,» писалъ онъ опекуну: «несу вамъ повинную голову, здѣсь не то что въ К., потребовались экстренные расходы для пріобрѣтенія высокаго званія ландсмана. Надѣли на меня цвѣтную шапку, цѣною въ пятьсотъ цѣлковыхъ. Деньги у меня на исходѣ, не соблаговолите-ли прислать сколько-нибудь; а то привыкну жить по-бурсацки на пуфъ и товарищи мои столько наберутъ вина на мой счетъ, что вы закряхтите. Могу васъ, впрочемъ, утѣшить тѣмъ, что къ лѣту выступаю изъ корпораціи и буду проживать по рублю на день».

Въ ожиданіи этого блаженнаго врімени Телепневъ кромѣ ежедневныхъ расходовъ долженъ былъ внесть тоіъ процентъ, о которомъ говорилъ ему Варцель.

— Объяви ты тысячу рублей, — упрашивалъ добродушный нѣмецъ: — вѣдь глотку-то имъ все равно не зальешь.

— Да нельзя, Миленькій, вѣдь они видятъ же, что я могу больше проживать.

— Мало ли что больше! Вѣдь говорятъ тебѣ: кабы на дѣло шло, я бы ни слова не сказалъ, а то на одно пьянство. Долговъ не уплачиваютъ, а только все больше на пуфъ забираютъ.

— Да ужь мы съ тобой ихъ не исправимъ.

Онъ объявилъ капиталъ въ двѣ тысячи рублей, чѣмъ бурсаки остались, конечно, довольны, и Мандельштернъ заполучилъ съ Телепнева сто рублей.

Но этимъ не кончились контрибуціи; каждый день кто-нибудь изъ буршей заходилъ къ Телепневу и просилъ рублика два, а то и пять и десять. Отказывать нельзя было, по-русской барской привычкѣ, да кромѣ того Телепневъ хотѣлъ быть какъ можно благодушнѣе съ бурсаками, за что Варцель каждый почти вечеръ пріятельски журилъ его.

— Ощиплютъ тебя такъ, что имѣніе все спустишь! Не достигая цѣли своихъ увѣщаній, Варцель отправлялся въ каморку Якова и бесѣдовалъ съ нимъ о томъ, что надо какъ-нибудь отвадить бурсаковъ, а то баринъ дескать совсѣмъ разорится.

— Ну-съ, доходовъ-то у нихъ довольно, — отвѣчалъ обыкновенно молчаливый Яковъ: — можно всѣхъ этихъ мусьяковъ споить, такъ и то останется; а все-таки не резонъ.