В пути

— Кто ты и что тебе нужно? — Устало спросила девушка, прерывая тираду. Ей надоели бесконечные загадки, головоломки и предания, сыплющиеся как из рога изобилия с первых дней на Скрытых Островах. Твердо решив покончить с увертками, она уперла руки в боки, как делала порой наставница, и уставилась на самозванца.

— Хорошие вопросы, а вернее хороший вопрос. — Мгновенно капитулировал оборотень. — Обычно меня называют Хранителем. Это не ответ, но суть. Боюсь, никто не объяснит точнее. Я встречаю таких как ты. Сопровождаю в пути. Отпускаю в конце.

— Сопровождаешь куда?

— К цели, разумеется. — Усмехнулся перевертыш, вновь юля точно схваченный за руку карманник. — Ты пытаешься получить от меня то, что находится в глубинах твоей души. Пойми, я лишь помощник, советчик. Решение принимать тебе.

— И ничего толкового я не добьюсь?

— Так заведено.

— Отлично. — Рявкнула Лина со злостью затирая ногой уже порядком запорошенный круг. Ее вдруг охватила такая злость, что даже сотня мертвецов не казалась сейчас серьезной угрозой, и утопленники, чувствуя произошедшие изменения, оставались в глубинах вод, не рискуя выбраться на сушу. — Просто здорово. Лучше не бывает. Значит, я решаю что делать, а ты бегаешь за мной и поддакиваешь, правильно?

— Изредка советуя и наставляя. — Подтвердил хранитель, опустив голову в вежливом поклоне.

— Замечательно. — Произнесла дочь графа, принимая невозможность получить нормальный ответ. По крайней мере пока. — В таком случае сообщи, что делали мои предшественницы.

— О, очень многое. — Хитро прищурился лже-Ариан. — Бродили по острову, пытались убраться подальше (вплавь и на плотах), дрались, убегали, вели с умертвиями переговоры…

Жестом оборвав перечисление, Линнет уточнила:

— Что делали успешно прошедшие упомянутый путь? Что бы это не значило.

— Те, чьи нити судеб не спутывались и не обрывались, шли в лес. Там они познавали истину и находили гармонию.

— И это решение, конечно же, они принимали сами.

Звонко рассмеявшись, Хранитель подал девушке руку.

— Я лишь помогаю и советую, сестренка. Так заведено.

Ирвин 5

Содрав с тонких костей последний кусок мяса, Ирвин отбросил в сторону остатки вороны. Заметно пережаренная (а откровенно говоря обгоревшая), жилистая до скрипа зубов, отвратная на вкус, она больше походила на издевательство, чем полноценный завтрак. А количество плоти, оставшейся после ощипывания, заставляло усомниться в разумности Двуликого, наделившего птицу столь скромными мышцами. Предыдущие приемы пищи также не отличались изысканностью: давленые слабо подергивающиеся жуки на ужин, не уступающие в жесткости полену коренья на обед, маслянистые и на удивление вкусные листья кустарника прошлым утром. И крапива, целые горы крапивы. Казалось, по части поедания этого растения вудвосы запросто могли соперничать со стадом коров голов в двести. Собирая жгучую зелень при каждом удобном случае, они оставляли ее отмокать в ручье на время стоянки и меланхолично жевали утратившую огонь траву весь последующий день. И хоть благородному человеку не пристало уподобляться козлу, рыцарь с готовностью следовал их примеру.

Конечно, временами лесные люди добывали что-то по-настоящему съедобное, но делиться олениной или сочными плодами дикой тыквы не спешили. Пленник не винил их. Попади твари в тюрьму Цаплиного Холма, он бы и сам пожалел вино, мясо или свежий хлеб. Крестом узников до конца времен останутся огрызки, не более. Меняются лишь условия содержания, и дикая природа — не худший из возможных вариантов. Угодивших в холодное подземелье ожидала менее привлекательная судьба, и если сердобольные родственники не вносили достойный выкуп, преступник либо отправлялся на плаху, либо встречал конец в компании молчаливых каменных стен и копающихся в углах крыс.

На памяти сира Ирвина казни случались четырежды: три раза рубили головы насильникам и один — убийце. В соседних областях власть имущие практиковали ссылку на рудники или каменоломни, но Валадэры правили лишь собственной крепостью и глухими чащобами. Лет семь назад граф обдумывал возможности приобщить приговоренных к речному промыслу или охоте, но рыба всегда имелась в избытке, а выслеживание дичи требовало вооружить опасного преступника и дать тому относительную свободу. Кто бы не рискнул бежать? Да и не стали бы ловчие доверять жизни постороннему с замаранной совестью.